Женщина и война. Любовь, секс и насилие - Рафаэль Абрамович Гругман Страница 44

всех взяли в армию. Тут был интересный случай. Майор-лётчик пошалил с женщиной, а нашёлся рыцарь-инженер, который начал её защищать. Майор за пистолет: «Эх ты, тыловая крыса!» — и убил рыцаря-инженера. Осудили майора на смерть. Но дело дошло до меня, я им заинтересовался и — у меня на это есть право как у Верховного главнокомандующего во время войны — освободил майора, отправил его на фронт. Сейчас он один из героев. Воина надо понимать. И Красная армия не идеальна. Важно, чтобы она била немцев — а она их бьёт хорошо, — всё остальное второстепенно»[99] (выделено мной. — Р.Г.).

Требуются комментарии? Верховный главнокомандующий оправдал офицера-насильника, назвал убийцу соотечественника «героем», презрительно обозвал убитого, пытавшегося защитить незнакомую ему женщину от глумления, «рыцарем-инженером» и квалифицировал насилие и убийство как «шалость».

С высочайшего благословения Красная армия «шалила» в Восточной Пруссии, в Германии, в Польше, в Венгрии, в Чехословакии, в Югославии — везде, где встречала женское тело. Ведь, по словам товарища Сталина, второстепенно всё, что не относится к военным действиям.

Джилас вспоминал, что больше Сталин с ним на эту тему не заговаривал, но, когда в 1948-м начался конфликт между югославскими и советскими коммунистами, при обмене «дружественными» письмами Молотов и Сталин обвинили Джиласа и югославских коммунистов в нанесении намеренного «оскорбления» Красной армии.

Этот приём — вставать в обиженную позу и любую критику в адрес Красной армии называть «оскорблением» — используется и поныне, и не только по отношению к Джиласу, лично слышавшем от Сталина его мотивацию, оправдывающую насилие. Обструкция академику Сахарову на первом Съезде народных депутатов СССР. Зал улюлюкал, топал ногами, захлопывал, мешая выступать, последовали гневные отповеди ветеранов-афганцев, а всё потому, что академик пытался с трибуны съезда рассказать об известном ему случае расстрела с вертолёта советских солдат, оказавшихся в окружение, дабы они не попали в плен к моджахедам. Сахарова обвинили в «оскорблении» героической Советской армии, освободившей мир от нацизма, затопали и захлопали, не позволив договорить. Армия по-прежнему остаётся вне критики. Каждого, позволившего себе высказать критические замечания в её адрес, в зависимости от характера высказываний ждёт обвинение в некомпетентности, как Бивора; в предательстве, как Сахарова; или в очернительстве и попытке пересмотреть итоги Второй мировой войны.

Прав Екклесиаст: «Не скоро совершается суд над худыми делами; от этого и не страшится сердце сынов человеческих делать зло».

* * *

Третий эпизод из воспоминаний Джиласа относится к Неммерсдорфу:

«Немного позже, после возвращения из Москвы, я с ужасом узнал и о гораздо большей степени «понимания» им (Сталиным. — Прим. Р.Г.) грехов красноармейцев. Наступая по Восточной Пруссии, советские солдаты, в особенности танкисты, давили и без разбора убивали немецких беженцев — женщин и детей. Об этом сообщили Сталину, спрашивая его, что следует делать в подобных случаях. Он ответил: «Мы читаем нашим бойцам слишком много лекций — пусть и они проявляют инициативу!»

Они и проявили инициативу, получив указание Верховного главнокомандующего, и в районе Кенигсберга оставили после себя голую от жителей землю, переселенцам и будущим калининградцам на радость. Новым поселенцам достался этнически чистый край, в котором переименованы все населённые пункты и в котором нет почвы для межнациональных конфликтов.

* * *

Алкоголь, грабежи и насилие — тройка гнедых, бегущих в одной упряжке, но коренная лошадь, алкоголь, всем управляет.

Нравы лихих танкистов и разудалых членов Политбюро одинаковые, с той лишь разницей, что танкисты пили всё, напоминающее алкоголь, и травились спиртосодержащими жидкостями, а члены Политбюро употребляли дегустированные напитки. Джилас описывает ужин со Сталиным, характеризующий тогдашние кремлёвские нравы, состоявшийся в начале 1948-го, накануне конфликта между советским и югославским руководством. Кто-то в начале ужина, возможно, что и сам Сталин, шутя, предложил каждому из присутствующих угадать, сколько на улице градусов ниже нуля, и потом в виде штрафа выпить столько рюмок водки, на сколько градусов он ошибся. Берия, вспоминал Джилас, ошибся на три градуса, и сказал, что он ошибся нарочно, чтобы выпить побольше водки.

После студенческих забав членов Политбюро — Светлана Аллилуева вспоминает ещё одну, как Микояну, ставшему безропотной жертвой пьяных коллег, собутыльники подкладывали на стул помидор, и, к их великой радости, он подставлялся и регулярно пачкал брюки[100], — танкисты и кавалеристы также могут повеселиться вдоволь. Но почему бы бравым воинам не заменить количество штрафных рюмок водки на количество изнасилованных женщин? Шалить так шалить! Всё остальное, как говорит вождь и учитель, второстепенно. И это тот случай, когда женское тело — живой трофей, вознаграждение, доставшееся танкисту, недоступно, в прямом смысле, Верховному главнокомандующему. Но в косвенном смысле для него нет ограничений. Весь мир поставим на колени и обрюхатим, экспортируя коммунистическую революцию.

На этом экскурс по восточноевропейским столицам заканчивается. Пора воздать должное остальным воюющим армиям и перейти к преступлениям, совершённым союзниками и воинами стран гитлеровской коалиции. Но раздел «свои» против «чужих» окажется незавершённым, если не рассказать о первых послевоенных месяцах пребывания Группы советских оккупационных войск в Германии (ГСОВГ)[101].

Первые послепобедные месяцы

Сразу же после капитуляции Германии советский военный комендант Берлина генерал Берзарин начал налаживать в городе гражданскую жизнь. Для информационного обеспечения местного населения надо было возобновить работу берлинского радио, и служащие, уцелевшие после штурма города, получили предписание явиться на службу. Организовать работу берлинского радио поручили майору НКВД Попову, обещавшему всем служащим полную безопасность. Так оно и было, на работе обращение с персоналом было вежливым. Но нельзя же предоставить женщинам круглосуточную охрану. Когда поздно вечером «радистки» возвращались домой, они попали в облаву на немецких женщин и подверглись групповым изнасилованиям.

Первые послевоенные месяцы оказались самыми трудными в плане восстановления дисциплины и наведения порядка в армии. На волне победной эйфории профессор Остин Апп был первым, сообщившим в официальной прессе об изнасилованиях, совершаемых советскими и американскими войсками[102]. Из его статьи:

Лютеранский пастор из Германии написал 7 августа 1945 года в Англию епископу Кайчестерскому, что у его знакомого пастора «две дочери и внук (десятилетнего возраста) страдают гонореей, приобретённой при изнасиловании» и что «миссис Н. была убита, оказывая сопротивление при попытке её изнасиловать». Её дочь, писал пастор, «была изнасилована и, как полагают, для промывания мозгов депортирована в Омск, Сибирь».

«Через день после захвата Нейссы, Силезия, благородным советским союзником, — писал Апп, употребляя по отношению к Красной армии иронические слова Рузвельта о «благородном союзнике», — было изнасиловано 182 католические монахини. В епархии Каттовицы насчитано 66 беременных монахинь. В одном из женских монастырей были застрелены игуменья и её помощница, когда они