Арсений Насонов - «Русская земля» и образование территории древнерусского государства Страница 42

К XIII в. имя «Русской земли» перешло на юго-западный край. Термин «русский» давно бытовал за Карпатами, а с татарским нашествием еще шире там распространился вместе с переселенцами, уходившими от татар на Запад.

ГЛАВА IX

Источники конца XI в. знают но отношению к Полоцкой земле и термин «область» и термин «волость»{472}. Полоцкая «область-волость», согласно «Повести временных лет», выросла из объединения части племени кривичей.

Надо сказать, что в начале XII в. печерский летописец, составитель нового летописного свода, мог получать сведения о Полоцке двумя путями. Во-первых, в декабре 1105 г. был поставлен в Полоцк епископом Мина, из постриженников Печорского монастыря{473}. Во-вторых, в начале XII в. особые знаки внимания проявлял к Печерскому монастырю полоцкий, точнее, минский князь Глеб Всеславич: его «повелением», например, была заложена трапезница в Печерском монастыре, «иже ю и стяжа», законченная в 1108 г.{474}.

Составитель «Повести временных лет» узнал, что «перьвии насельници» в Полоцке — «кривичи», а так как из легенды, помещенной в предыдущий летописный свод, он знал, что Рюрика призывали кривичи, чудь и меря, то сделал вывод, что Полоцк (как город кривичей), принадлежал Рюрику. Полочан и р. Полоту он не забыл упомянуть, когда писал о древнейших княжениях. «И по сихъ братьи, — читаем в „Повести временных лет“, — держати почаша родъ их княженье в Поляхъ, [а] в Деревляхъ свое, а Дреговичи свое, а Словѣни свое в Новѣгородѣ, а другое на Полоть, иже Полочане. Отъ нихъ же Кривичи, иже сѣдять на верхъ Волги, и на верхъ Двины и на верхъ Днепра, их же градъ есть Смоленьскъ, тудѣ бо сѣдять Кривичи»{475} и т. д. Среди «племенных» объединений он упоминает, таким образом, и объединение «полочан», подобное существовавшему у «полян».

Однако здесь же он дает понять, что это племя в некотором отношении отличается от племени полян, древлян, дреговичей, что объединение «полочан» представляло собою иного рода объединение; от полочан, пишет он, происходят те «кривичи», которые сидят «на верхъ Волги и на верхъ Двины и на верхъ Днепра, их же градъ есть Смоленьскъ». Иными словами — одно «княжение» у кривичей было на Полоте, а другое — в Смоленске; полочане — тоже кривичи. Составитель «Повести временных лет» именно так понимал дело: вспомним, что «перьвих насельнпков» в Полоцке он считал «кривичами», так же понимал дело и его киевский продолжатель: сохранились записи первой половины XII в., из которых видно, что полоцких князей считали в Киеве «кривическими» и «кривичами» называли тех, против кого посылали войско на южный полоцкий город Изяславль{476}.

В том же тексте, где летописец говорит о «княжениях» у разных племен, он ниже передает сведения о народах «иже дань дають Руси». Во времена летописца, как явствует из этих его слов, «Полоцкая земля» уже в полной мере могла называться «областью», а не племенным «княжением», ибо в числе данников полочан были ливы, обитавшие на нижнем течении Зап. Двины, далеко от Полоцка, семигаллы и другие народы. Само название «полочане» стали употреблять чаще в смысле населения г. Полоцка, а иногда в смысле населения территории Полоцкой «области». Так, летопись отмечает, например, что население Полоцка и «области» испытало навождение: «и тако уязвляху люди полоцкиа и его область; тѣмь и человѣци глаголаху: яко навье бьють полочаны. Се же знаменье поча быти отъ Дрьютьска»{477}.

Обстоятельства, при которых образовалось особое княжество в Полоцке, нам неизвестны. Можем только указать на то, что известные нам факты заставляют предполагать существование в Полоцке местного феодального класса, в интересах которого было создать аппарат принуждения, распространяя его действие на значительное территориальное объединение, и бороться за расширение своей «областной» территории и за увеличение своих доходов. Какие же это факты? Еще до того, как на Полоцк распространилось южнорусское господство, в Полоцке княжил Роговолод, имевший, по выражению Начального свода, «власть свою в Полотьскѣ» {478}. В памяти потомков он был князем не южнорусским, вышел не из «Руси», и не из «внешней Руси», не из Новгорода. Он принадлежал или к местному кривичскому княжескому роду, или пришел из заморья, если верить летописцу и не думать, что он в данном случае отдал дань моде (что могло быть; вспомним, например, что в XVII в. считалось нужным возводить дворянские роды во что бы то ни стало к выходцам из-за рубежа). Летописец не объясняет, откуда именно он вышел «из заморья». Он мог выйти от балтийских славян «съ Кашуб, от Поморья варязского», например. Древние сношения по Зап. Двине с балтийскими славянами вполне допускают такую возможность{479}.

Попытка установить господство киевских князей над Полоцком не дала прочных результатов. Роговолод был убит. При каких обстоятельствах это произошло, мы хорошо не знаем. Роговолод был современником Святослава Киевского. В рассказе, передающем о событии, представляется вполне достоверным, что нападение «русского» князя на Полоцк было предпринято из Новгорода. Мы увидим ниже (в главе XI), что, по ряду данных, киевское господство пришло в Ростов также из Новгорода. Для. правильной критической оценки источника необходимо иметь в виду, что он восходит к устной традиции рода Добрыни, записанной, впрочем, уже в конце XI в., и что в Начальном своде и «Повести временных лет»: он вошел обработанным в плане общих задач летописания{480}. По счастью, рассказ дошел до нас в двух редакциях, причем в более первоначальном виде традиция записана в Лаврентьевской летописи под 1128 г., где на первый план выдвинут Добрыня — «воевода и храборъ и наряденъ мужь». Вполне естественно, что причиной похода на Полоцк в рассказе выставлялась «ярость» Добрыни, оскорбленного мотивировкой отказа за свой род, а главным результатом похода — торжество Добрыни и месть, выразившуюся в дикой сцене, выпущенной составителем Начального свода, но сохранившейся под 1128 г. в киевской летописи. По версии «Повести временных лет», Владимир выступил на Полоцк тогда, когда Рогнеду собирались вести за Ярополка. Таким образом, поход на Полоцк поставлен здесь в связь с борьбой Владимира и Ярополка.

Как было в действительности, мы не знаем. Но для нас важно, что вскоре в Полоцке на столе оказываются потомки Рогнеды, занимавшие нередко недружелюбную позицию по отношению к Киеву. Как это случилось? По преданию, записанному в первой половине XII в. (под 1128 г.), Владимир Киевский «воздвигнул», восстановил «отчину» Рогнеды, дочери Роговолода, возвратив ее в свою «область», где она села со своим сыном Изяславом Володимеровичем. Такое решение он принял по совету «бояр» (киевских, очевидно). Так повествует предание в полном согласии с данными «Повести временных лет» и Начального свода. Можно только усомниться в том, что малолетний Изяслав с матерью сел в г. Изяславле, ибо в «Повести временных лет» мы читаем, что Владимир посадил его в Полоцке. Думаю, что «воздвигая» «отчину» Рогнеды, Владимир делал уступку полочанам. Сын Изяслава начал «мечь взимать» против киевского князя. Вспомним, что в Новгороде, где в начале XI в. видим местную знать, организованную в «тысящу», была попытка в начале XI в. прекратить уплату дани в Киев. Но Новгород не вышел из повиновения, так как киевские князья продолжали держать там своих сыновей. В Полоцке, где также, очевидно, существовала местная правящая среда, дело обстояло несколько иначе; там с конца X в. утвердилась одна особая княжеская линия. Киевские князья не придавали Полоцку такого значения, как Новгороду. Но и в Полоцке они, повидимому, пытались укрепить свое влияние, как и в Новгороде, но с меньшим успехом. Отголоски этих отношений слышаться в «Eymundar Saga».

Мы видели, что в Новгороде «русские» князья использовали в своих интересах наемный варяжский отряд. Поскольку в Полоцке сидела своя княжеская линия, полоцкие князья сами пытались использовать варягов в местных полоцких интересах. Об этом говорят два разных источника: Длугош и «Eymundar Saga». Длугош сообщает, что «Bretislavus, сын Изяслава, князь Полоцкий, собравши войско из своих полочан и варягов (congregato de suis Polocensibus et Varahis exercitu), выступил против Новгорода и завладел им»{481}. «Eymundar Saga» рассказывает о том, как варяг Эймунд нанимался к Брячиславу Полоцкому. Пользуясь сагой как источником, мы отбрасываем всю фантастику, присочиненную ради возвеличения Эймунда, в частности, повествование об условиях договора между Брячиславом и Ярославом. Эта фантастика особенно заметна при сравнении «Eymundar Saga» с русской летописью. Но некоторые живые черты действительности сага сохранила. Нанимая варягов на свою службу, полоцкий князь, по «Eymundar Saga», предварительно советовался со своими «мужами»: «потому что они вносят мне деньги, хотя я отпускаю их из своих рук (расходую)»{482}.