Авангард и «Анархия». Четыре мятежных месяца самоуправляемого просвещения - Анна Бражкина Страница 40

Анархия. 1918. 31 марта. № 32. С. 4

Повтор: 5 апреля. № 36. С. 4

‹СТУДИЯ РИСОВАЛЬЩИКОВ-САМОУЧЕК И ЛУБОЧНИКОВ›

С. 1 апреля в студии художники Моргунов, ‹Татлин?›, Малевич и др. начнут заниматься с рисовальщиками-самоучками и лубочниками.

Группы рисовальщиков-самоучек собирает тов. Лукашин, к которому следует обращаться за всеми справками и разъяснениями.

Романов[432]. Пролетарский театр

‹Без подписи›

ВЫПУСКАЕМ ПЕРВЫЙ СБОРНИК «АНАРХИЯ – ТВОРЧЕСТВО»

Анархия. 1918. № 72, 73, 74, 76

Наша газета не может уделять много места вопросам искусства и творчества.

Решено выпустить сборник, посвященный исключительно вопросам разрушения и творческой изобретательности нашего дня в деле культурного строительства.

Сборник расчленен на три отдела.

Первый – агитационный.

Второй – динамит и форма.

Третий – информация.

Через головы «промежуточного сословия», через головы передовцев[433], критиков и целые своры услужливых благотворителей: узкопартийных организаций, вегетарианских учреждений, каковыми являются теперь культурные отделы кооперативов и пролеткультов, мы решили взвиться и упасть в самую гущу масс с динамитом разрушения и формами нашей творческой изобретательности.

Выпускаем первый сборник «АНАРХИЯ – ТВОРЧЕСТВО».

МАНИФЕСТЫ МЯТЕЖА

К. Малевич

«К НОВОМУ ЛИКУ»

Анархия. 1918. 27 марта. № 28. С. 4

«Очищайте площади от обломков старого, ибо воздвигнутся храмы нашего лика.

Очищайте себя от накопления форм, принадлежащих прошлым векам.

Так как должны поместить новый ритм времени. Уведите себя с протертых дорог, усеянных забором крестов кладбищ, ибо они служат путями к угасшим дням.

Лицо ваше стерто, как старая монета, – чистили его много веков авторитеты и на тряпке прошлых красот растерли ваш бодрый лик.

Старались отшлифовать вашу душу и творческий дух по образу и подобию давно угасших богов, чем сгладили ваше острое я.

И вы стали тем самым камнем, который умертвил Микель-Анджело в угоду прошлому или будущему.

Но мы сумели скрыть наше я от касания рук авторитетов и сотворили свой лик.

И объявляем время наше площадью нашего века, на которой раскинем свои формы.

Пусть Праксители, Фидии, Рафаэль, Рубенсы и все их поколение догорают в келиях и кладбищах.

Пусть сторожат свое умершее время.

Пусть несут к их останкам свое я.

Но мы закуем лицо свое нашим временем и формами, образуем время, поставим печать лица своего и оставим узнанным в потоке веков»[434].

Родченко

ИСКАТЕЛЯМ-ТВОРЦАМ

Анархия. 1918. 31 марта. № 32. С. 4

Дерзкими замыслами мы смеемся – вестниками избавителей.

Мы проповедуем очищение, как назидатели.

Мы нанизываем насаждения и, раскрывая череп, сосредоточиваем имена чудесников.

Открытые начинатели, сжимая испуг с земли, сдвигаем тишину с упрямством ярости, как тигры, зарожденные в солнце и змеях, выдумывали себя.

Если маленькие, стыдливые, вмещающие тишину в своем мозгу и не могут не быть добродетельными, то что же ты, пылающее творчество, боишься, как заразы, шума красных птиц, что собираются над гигантскими головами бунтовщиков?

Поспешно… окрыленно, но не мстительно… сводом, опаляющим сосуды кровеносные… идет анархия по изгибам высоких домов!

А вы, как шелковичные черви, прячетесь по дорогам убегающих мытарей.

Искатели! Смелые бунтари, прочь гоните отживших мумий, влюбленных в романтические сумерки, исписанных старцев со сгнившим, развалившимся великолепием.

Неистовые искатели, создадим дворцы наших исканий.

Дерзкие дерзостных, настоящее наше!

За дело! Вперед!

Александр Уранский

ХЛЕБА и ЗРЕЛИЩ

Анархия. 1918. 31 марта. № 32. С. 4

«Хлеба!» – кричал и просил народ. «Власть!» – отвечали и давали стоящие у власти. «Зрелищ!» – законно требовали массы. «Война!» – отвечали тогда и объявляли время от времени войны. И вот когда скованный властью, голодом и войной народ убивал друг друга, мечта о хлебе и стремление к творчеству не покидали его.

Пусть партии и цари побеждали друг друга, пусть моментами было пустынно и гневно в душах, – сила росла и росла, готовилась к взрыву динамическому и великому, – взрыву, разрушающему и созидающему.

И так же, как масса перестала верить в рай небесный, а начала рыть пути к раю социалистическому, она так же сейчас не считает своими авторитетами Маркса, Пушкина, Шекспира и Рафаэля и ждет, и скоро дождется момента рубки былых гениев, сама взойдет на Олимп и принесет свое великое творчество.

Я знаю, что этот момент близок, и приветствую его!

И Рафаэль, и Шекспир стары, как катакомбы, и Маркс, и Пушкин утонули в столетиях…

Вы, которые зовете новое творчество «великим осквернителем»; вы, которые привыкли к традиционным ритмам и приемам, не стойте на пути гиганта-новатора – он сотрет и уничтожит вас. Бегите прочь и молчите. Все то, что скопилось в низах мира, не любит слов красивых и лживых. Оно зло изобразит злом, и всем станет жутко; оно жизнь изобразит как жизнь, и каждый поймет самого себя.

Вы, новые творцы, которых ждут век и мир, вы, новые творцы, грубые мозоли и гнойные раны которых заставили понять жизнь, стройте и творите храбро, не оглядываясь назад! И если ты, скульптор, неловким движением разобьешь статую Аполлона, никто не заметит этого. И если ты, всемирный пожар в искусстве, сожжешь творения гениев сгинувших эпох, знай, что потомство благословит тебя за это…

Новые творцы, готовьтесь! Завтрашний день несет вулканический взрыв – тот взрыв, который уничтожит буржуазное искусство и создаст пролетарское творчество!

А. М. ‹Алексей Моргунов›

ЗАКОЛДОВАННЫЙ КРУГ

Анархия. 1918. 4 апреля. № 35. С. 4

Творческий дух художника убивали покупатели, критики и ценители.

У художника-новатора остались: боязнь покупателя, презрение к критику и равнодушие к ценителю. Прежде был покупатель буржуй.

Теперь является новый покупатель – демократия.

Буржуй-капиталист шел к известному художнику, к Репину или Серову, и заказывал семейные портреты и различные панно.

При покупке, конечно, торговался и выторговывал не одну сотню рублей.

– На ужин пригодится!

Так поступали почти все меценаты, покупая картины на выставках. Они собирали целые коллекции картин за гроши и после смерти их жертвовали городу. Работая на заказ, художник портил себя. Многие этого не замечали и были довольны своей судьбой. Другие погибали.

Немногие сохранили себя, скрыв лицо свое от мира в крыльях своего творчества.

Теперь, с появлением демократии у власти, у многих явилась надежда, что настанет «светлый праздник» для искусства.

Наивные!

Сколько говорилось об искусстве, об организации художественного совета, о народных академиях, о театре!

Но остались только слова.

На деле художник, творец жизни, видимости, принужден сидеть голодный, служить в канцелярии или работать на заказ обложки и плакаты и получать жалованье.

Да, деньги даром не даются, надо трудиться.

Какая бессмыслица!

Да ведь мы – художники, творцы новых форм нашего сознания! Мы – великие утописты! Мы даем облик жизни! Ведь вы, борцы с внешним могуществом буржуазии и капитализма, бессильны бороться с ядом буржуазного вкуса. Отсюда пойдут всякие соглашательства, и вы завязнете в болоте мещанской пошлости.

Искусство не третье блюдо, а первое!

Мы, художники-анархисты, будем до конца бороться с мещанской пошлостью, откуда бы она ни исходила, от буржуазии ли или демократии.

Мы разорвем цепи и выйдем из заколдованного круга.

Мы сами создадим себе необходимые условия для нашего творчества, а всяких заказчиков вытолкнем за дверь.

Только благодаря нам не погибнет радость к жизни, к творчеству.

Мы зажгли костер, искры летят, а топлива у нас много.

Н. Удальцова

МЫ ХОТИМ

Анархия. 1918. 7 апреля. № 38. С. 4

Искусство свободно. Творчество свободно.

Человек, рожденный для творчества и искусства, свободен.

Творец, принесший миру новые формы, должен приветствоваться радостно.

Так должно было бы быть, но не так было.

Художники-новаторы, рожденные в старом социальном мире, если у них не было денег и богатых друзей, забивались в подвалы и загонялись на чердаки и бились в тесноте и нищете, окруженные стеной жандармов и критиков, которые защищали от новых идей старые, признанные, уютные рутины, формы.

Если талант все-таки пробивался, то выдвигались пулеметы ругани, залпы визга и хохота, артиллерия непристойной брани, и остро отточенные перья забивали новатора вновь в подвалы и загоняли на чердаки.

И так длилось, пока не появлялся меценат и не оказывал своего покровительства искусству или критик-спекулянт, прислушивающийся к поворотам общественного мнения, не говорил: «Теперь пора» – и не выпускал в оборот то или другое