Взлёт над пропастью. 1890-1917 годы. - Александр Владимирович Пыжиков Страница 38

законодательному представительству[709]. Головин возвратился в Москву преисполненный энтузиазма: полиция зафиксировала несколько частных совещаний общественных деятелей, где активно обсуждалась его петербургская встреча[710]. Кстати, именно Сольский обеспечил спокойствие на Земском съезде в сентябре 1905 года: новым московским генерал-губернатором был назначен его протеже из Госсовета П.П. Дурново, сразу занявший дружественную позицию по отношению к общественности Первопрестольной[711]. В архивах содержатся и адресованные к Сольскому письма с признаниями за приём, оказанный Головину, и с просьбами принять земских деятелей для обсуждения выборов[712].

Понимание того, что царизм начал постепенную трансформацию в сторону конституционной монархии, присутствовало и в российском обществе. Весной-летом 1905 года этот факт вряд ли у кого вызывал большие сомнения. Но вот отношение к данной реальности у разных слоёв было далеко не одинаковым. Правительство хорошо осознавало это обстоятельство и собиралось учитывать его, т. е. идти навстречу тем, кто при консервативно-монархическом сценарии был в состоянии реализовывать свои интересы. И одновременно выдавливать на политическую периферию группы, которые не могли принять подобного хода событий. Д.Ф. Трепов любил повторять мысль: революция не страшна, когда её делают революционеры, но она становится опасной в случае присоединения к ней умеренных элементов, которые всем существом своим должны стоять за государственный порядок[713]. Поэтому речь шла о вовлечении в правительственный конституционный проект земского движения и профессорского состава. Этим высокообразованным слоям чётко давалось понять, что их заветные либеральные чаяния осуществимы только при взаимодействии с властью. Или, говоря иначе, их подлинным союзником выступает именно власть, а не те, кто толкает на конфронтационную стезю с малопредсказуемыми последствиями.

В этот период посылаются различные сигналы, свидетельствующие о желании властей нащупать точки взаимодействия с общественностью. Так, в мае-июне кн. Андрей Ширинский-Шихматов (его родной брат Алексей недолгое время в 1906 году был обер-прокурором Священного синода) по протекции сестры императрицы Елизаветы Фёдоровны (вдовы убитого в феврале вел. кн. Сергея Александровича) получает высочайшую аудиенцию. Он обстоятельно информирует Николая II об общественных настроениях в Первопрестольной. В итоге ему поручается отвезти в Москву собственноручное письмо государя и посоветоваться там с некоторыми видными деятелями по поводу составления проекта конституции. Он проводит ряд встреч, на которых присутствовали Д.Н. Шипов и другие земские вожаки[714]. Поручение этой специальной миссии Ширинскому-Шихматову явно неслучайно: другой лидер московской либеральной общественности, профессор С.А. Муромцев, испытывал к нему большее личное расположение (в своё время Муромцев даже сватался к сестре князя, но получил родительский отказ; привязанность к своей возлюбленной он сохранил до конца жизни)[715]. Однако переговоры Ширинского-Шихматова по конституционным проблемам не получили развития: их содержание каким-то образом получило огласку, попав даже в зарубежную прессу, что вызвало недовольство в верхах.

Явно примирительным жестом к земскому движению (аналогичное с губернаторской миссией П.П. Дурново) стал визит в Москву сенатора К.З. Постовского. Он был послан по высочайшему повелению для выяснения обращений земцев к населению, где излагалась просьба о доверии. Власти тревожила опасность сближения земских кругов с революционными элементами. Заметим, что Постовскому были даны чёткие указания ни какого-либо допроса, ни тем более преследования не проводить[716]: в ходе контактов общественных лидеров с чиновником преобладали благожелательные оттенки. Один из земцев — В.И. Вернадский — писал, что сенатор и его помощники «убедились в полной нашей легальности. В действительности из всех ныне существующих политических групп мы как раз являемся наиболее умеренными в форме нашей деятельности, а по программе своей представляем настоящую государственную группу»[717]. Такая самооценка, прозвучавшая из уст видного деятеля, говорит сама за себя. Примечательно, что земцы решили до окончания миссии сенатора воздержаться от какой-либо активной политической деятельности, мотивируя это тем, что если она вдруг будет расценена как незаконная, то участники съездов естественно могут лишиться возможности быть избранными в Думу[718].

Помимо традиционного оспаривания пальмы первенства в реформаторских начинаниях оппозиционного запала земцев хватило только на открытый конфликт с английским журналистом В. Стэдом, которого власти использовали в качестве неофициального канала, дабы подкрепить мысль о необратимости начатых реформ. Для этого в сентябре 1905 года они прибегли к посредничеству последнего, сочтя его известность и либеральную репутацию оптимальными для подобной миссии. Журналист неоднократно беседовал с Николаем II и Треповым по проблемам политического реформирования. Российские консерваторы не одобряли эти встречи. Один из них, А.А. Киреев, отмечал: «Странная роль Стэда. Просто журналист, он не только получает доступ к царю, разговаривает с ним, но ещё получает разрешение “держать конференцию”, произносить речи, где, когда и о чём пожелает»[719]. После высоких аудиенций В.Стэд посетил земский съезд в Москве, а также выступил в печати, изложив позицию правительства по поводу происходящих в стране событий[720]. Общий смысл его месседжей сводился к следующему: власти возлагают большие надежды на Думу; её компетенция скоро будет расширена за счёт законодательных функций, но это требует создания определённой правовой базы. Кроме того, власти собираются вскоре провести амнистию по большей части политических дел. Как бы подтверждая эти намерения, полиция освободила П.Н. Милюкова, который находился под арестом около месяца; у современников это создало впечатление, будто бы царь «подарил» его Стэду[721]. Однако российские либералы, выслушав британского коллегу, устроили ему обструкцию: они заявили, что этот иностранец делает «дурное дело», хотя, вероятно, и руководствуется благими намерениями. В результате Стэд был объявлен «эмиссаром деспотизма»[722].

Но московское обострение конца 1905 года полностью опрокинуло ситуацию: именитое купечество, сделавшее в тот момент ставку на радикалов всех мастей, попыталось состричь свои политические купоны[723]. С октября месяца ситуация начала выходить из-под контроля, а для того, чтобы купировать её, во власть стараниями Сольского и был возвращён Витте, полный сил доказать свою профпригодность после заключённого в США мира с Японией. Патриарх российского либерализма надеялся на энергию возвращённого к власти сановника, необходимую в сложной обстановке. Но тот надежд не оправдал, так и не сумев найти общего языка с общественными деятелями, к которым его, несомненно, направил Сольский[724]. Ещё больше поражает другое: Витте фактически пытался свести на нет преобразовательную работу по основным законам, проводившуюся в совещаниях под руководством Сольского. Став благодаря ему первым председателем Совета министров, Витте откровенно превращал готовящийся проект в обновлённую триаду «самодержавие — православие — народность».

Очевидцы свидетельствовали, с каким горячим упорством тот добивался утверждения норм, «ограничивающих права законодательных учреждений в пользу царской власти»[725]. Настаивал на внесении в текст поправки: «Императору Всероссийскому принадлежит