Россия и Запад: война миров - Орехов Дмитрий Страница 37

И вот что интересно. Представителей нашей богемы сложно отнести к типу людей, которые всю жизнь, подобно А. П. Чехову, боролись с пошлостью. Даже наоборот. Эти люди частенько изрекали что-то пафосное, демонстрировали на публике и скорбь, и бурную радость, а в нужных случаях лихо брали под козырёк. Однако после чудовищного теракта в Красногорске они сделали всё, чтобы не совпасть с народом в реакциях. Кто-то отговорился тем, что сочувствует вообще всем россиянам, а не только погибшим в «Крокусе»; кто-то намекнул, что ему не подобает скорбеть вместе с толпой; кто-то постарался показать, что для него нравственных норм просто не существует. Зачастую эти люди несли бред, мало связанный с произошедшими событиями, и в то же время это был бред упорядоченный, обладающий определённым единством и внутренней связностью. В речах иноагентов было даже стилистическое и интонационное совпадение. Как это объяснить?

Решусь предположить, что всё дело в так называемом боваризме (синдроме госпожи Бовари). Боваризм получил своё название от Эммы Бовари, героини Флобера, провинциальной мещанки, которая была глуха и слепа к тому, что происходило вокруг, и постоянно убегала в мечты. Госпожа Бовари имела неверные представления о браке и общественной жизни; она путала грёзы и реальность, которую считала неинтересной и скучной. Мадам Бовари искренне хотела любить, но её любовь была ненастоящей, вычитанной из книг. Она чувствовала себя героиней романа и постоянно попадала впросак.

Боваризм характерен и для представителей нашей богемной тусовки. Эти люди всегда жили ради денег и земных удовольствий, но лелеяли мечту о каком-то высоком предназначении (поучать, вести за собой, быть нравственными ориентирами и т. д.). Пошлость реальной жизни, в которой многие из них были всего лишь заслуженными тружениками корпоративов, вынуждала их выдавать себя за героев романа.

Пугачёва, например, известна своей любовью к надменным героиням из голливудских мелодрам Жаклин Сюзанн. Иноагент Невзоров уже около десяти лет эпатажно выступает от лица Воланда — героя книги, которую он не понял и даже как будто не дочитал до конца. При этом верность своему кумиру Невзоров сохраняет и в костюмах, и в суждениях: он буквально лезет из кожи вон, пытаясь доказать всем и каждому, что для него не существует добра и зла, что он выше всех людей и живёт по каким-то особым законам.

Иноагент Шендерович, выступающий от имени всех светлоликих российских очкариков, (которых в его картине мира повсюду кладут лицом на асфальт), видит себя отцом Гауком — гонимым интеллигентом из повести Стругацких «Трудно быть богом». Он верит, что пострадал от российской серости, и грезит о заступничестве демократических сверхлюдей, полагая, что их звездолёты сильно запаздывают.

Другое дело — иноагенты А. Макаревич и Д. Быков. Их истеричность и самодраматизация родом из той же нежно любимой книги, но в их случае образцом для подражания служит разведчик Антон — благородный дон Румата Эсторский. Неслучайно многие их высказывания легко свести к фразам Руматы «перебью как собак», «под Святым орденом не развернёшься» и «я мог бы скупить весь Арканар, но меня не интересуют помойки».

Если образ усвоен, он всё время будет пополняться новым содержанием. Это значит, что факты будут причудливым образом отбираться и вкладываться в уже готовую матрицу. Если же новые факты схеме не соответствуют — что ж, тем хуже для фактов! Нелогичность суждений, самоуверенность, некритичность, выход за рамки общепринятой морали — всё это не столько вина отдельных быковых или невзоровых, сколько типичные проявления синдрома госпожи Бовари.

Нет-нет, книги, конечно, дают и по-настоящему вдохновляющие примеры. Но очень скверно, когда человек заболевает боваризмом (донруматством) всерьёз. Отныне его вечным спутником будет не слишком романтический флёр безумия.

Лечится ли боваризм? Увы, стремление быть не тем, кто ты есть, обычно вызывает громкий смех окружающих, что заставляет человека, крепко усвоившего роль, ещё отчаяннее хвататься за рукояти несуществующих пистолетов и ещё яростнее одёргивать несуществующие брабантские манжеты. Отречься от своих грёз непросто, расставание с иллюзиями — процесс болезненный. Поэтому чаще всего человек заигрывается. Это приводит к истерическому расстройству личности и острому психозу. Или чему-то ещё более печальному. Судьба Эммы Бовари — первое тому подтверждение[21].

Почему среди народов-колонизаторов нет русских

Давно заметил: всякий раз, когда заходит речь о колониальных преступлениях Запада, обязательно находятся правдолюбцы, которые с пеной у рта начинают доказывать, что «и мы, русские, ничуть не лучше». Такие припомнят и княгиню Ольгу, покаравшую древлян, и походы Владимира Мономаха на половцев, и «насильственное крещение карел» при папе Александра Невского, и походы Ивана Грозного, и «агрессию Ермака против хана Кучума», и Транссибирскую магистраль, которая познакомила бурят с язвами российского капитализма… Эти рассуждения всегда находят отклик в ближнем зарубежье, да и — что греха таить — в некоторых регионах России. Вот-вот, с удовольствием поддакивают там, мы тоже пострадали от «русской колонизации».

Все эти люди не хотят видеть очевидного. Россия, конечно, и расширялась, и воевала, и вбирала в себя другие народы (не всегда при этом интересуясь их мнением). Но это происходило со всеми империями. Немцы расширялись на земли полабских славян и пруссов (последних, кстати, теперь в Германии и с лупой не найдёшь: сгинули, как обры). Французы когда-то поглотили народы, говорившие на окситанских языках, да ещё потом долго их третировали — на юге Франции до сих пор об этом с горечью вспоминают. Англичане… Нет, про англичан сейчас лучше даже не вспоминать. В общем, что-то подобное было в истории всех крупных государств, и Россия не исключение. (Хотя, конечно, можно говорить о том, насколько жёстким было включение в империю, и сравнение здесь не в пользу западных стран.) Но вот чего совершенно не было у нас, так это морской колонизации.

В этом клубе занимают первые места англичане и голландцы, французы и американцы, бельгийцы и немцы. Именно они составляют ядро западного расистского общества, фундаментом которого является страх. Одной из первых об этом написала Ханна Арендт в «Истоках тоталитаризма». По её словам, европейцам «никогда не удалось избавиться от того первоначального испуга, который они испытали при встрече с разновидностью человека, неприемлемой для них в качестве собрата по соображениям человеческой гордости… Этот испуг перед чем-то похожим на тебя и в то же самое время не должным быть ни в коем случае отождествлённым с тобой, лег в основу рабовладения».

Арендт объясняет, что европейцы, приплывая