Император Юстиниан Великий и наследие Халкидонского Собора - Михаил Вячеславович Грацианский Страница 36

34 John of Ephesus. Lives of the Eastern Saints. Р. 194–195.

35 Bridge A. Theodora. S. 170–174.

антиохийский патриарх Севир[534], однозначно являются такими же легендами, как и другие многочисленные истории, позднее выдуманные вокруг ее имени антихалкидонитами.

Так, ей, к примеру, приписывается восточное происхождение — из города Даман на Евфрате[535]. При этом утверждается, что ее отцом был некий благочестивый священник-антихалкидонит, который часто водил ее в близлежащий монастырь под названием Келлион, чтобы получить там благословение монахов. Когда Юстиниан был на Востоке, он повстречал Феодору и потребовал у священника отдать ему свою дочь. Отец же, не будучи в состоянии противиться воле императора, поручил Юстиниану Феодору при условии, что тот как император оставит Церковь пребывать в мире[536]. Далее рассказывается, что на месте упомянутого монастыря, который впоследствии оказался совершенно заброшенным, Феодора приказала поставить колонну и дала денег на его восстановление. Благодаря этому там возник новый монастырь. В другом месте говорится[537], что священник согласился отдать Юстиниану в жены свою дочь только при условии, что тот откажется от попыток обратить ее в халкидонскую веру. Юстиниан, впрочем, не принял этого условия. Согласно этой версии, дело происходило в городе Маббуг (Иераполис, Манбидж) в Сирии.

Кроме того, египетские антихалкидониты утверждали, что Феодора происходит из Александрии. Они всегда прибавляли к ее имени эпитет «правоверная», Юстиниан же, по их мнению, такового эпитета не заслуживал[538].

В этой связи исследователями много говорится о монофиситской подготовке, которой Феодора либо обладала изначально, либо прошла ее во время своих долгих странствований по Востоку на пути назад в Константинополь[539]. Так, например, Б. Рубин пишет о ее знакомстве с патриархами Тимофеем Александрийским и Севиром Антиохийским[540].

О том, что Феодора во время своего пребывания в Константинополе завязала знакомство с александрийским патриархом Тимофеем, сообщает Иоанн Никиуский[541]. В случае Иоанна Никиуского речь идет о достаточно позднем источнике, который совершенно лишен самостоятельности в описании событий первой половины VI в. Кроме того, именно коптская (и в еще большей степени — эфиопская) традиция имеет обыкновение при описании исторических событий прибегать хотя и к благочестивым, однако абсолютно нелепым легендам[542].

Пристрастие Феодоры к богословию в отсутствие подтверждающих источников приходится, к сожалению, считать полностью выдуманным. Единственное, что можно в этой связи упомянуть, так это несколько богословских сочинений, которые посвящены или адресованы Феодоре их авторами. Эти посвящения, однако, никоим образом не означают, что авторы непременно рассчитывали на то, что их произведения будут прочитаны и усвоены адресатом[543]. И все же антихалкидониты называли Феодору «наша царица»[544], утверждая, что, «по всей видимости, [она] была назначена царицей Богом с тем, чтобы быть гонимым защитой от тяжелых времен»[545].

Однако здесь еще раз следует указать на тот факт, что в случае этих легенд речь идет о сравнительно позднем предании. Современникам, а особенно таким прекрасно информированным, как Иоанн Эфесский, происхождение и прошлое Феодоры были хорошо известны[546].

В противоположность антихалкидонитам православные, естественно, были настроены враждебно по отношению к Феодоре, считая ее своим противником[547], чья реакция могла быть для них опасной в том случае, если бы они что-то предприняли против ее воли. Так, к примеру, святой Савва, будучи в 530 г. в Константинополе, несмотря на неоднократные просьбы Феодоры помолиться о даровании ей ребенка, отказался это сделать. Савва мотивировал свой отказ тем, что ребенок Феодоры, будучи воспитан в догматах Севира Антиохийского, привел бы Церковь в еще более печальное состояние, чем то, в котором она пребывала при императоре Анастасии[548].

В другом случае православный патриарх Антиохийский Ефрем был вынужден послать к императору в Константинополь делегацию, состоящую из монахов, отколовшихся от братии своего антихалкидонски настроенного монастыря и вступивших в общение с прохалкидонским Антиохийским патриархом. При этом Ефрем переодел их чиновниками-магистрианами, чтобы об этом происшествии не проведала Феодора, оказывавшая монастырю свое благоволение, ибо в противном случае это могло печально отразиться на участи монахов[549].

Это происшествие, казалось бы, до определенной степени демонстрирует правдоподобие одного высказывания Прокопия в его «Тайной истории»: «Того, кто был особо уважаем и был близок к нему (Юстиниану. — М.Г.), он выдавал в качестве любезности своей супруге или кому-нибудь для немедленного устранения; при этом он прекрасно осознавал, что тому принесет смерть только лишь преданность по отношению к нему»[550].

Если бы дело обстояло действительно так, как описывает это Прокопий, мы должны были бы полагать, что Ефрем действовал прямо-таки с риском для жизни. Однако если бы такой риск действительно существовал, то Ефрем просто бы отказался от своего плана. Более вероятным будет полагать, что он не считал опасность слишком серьезной, даже принимая при этом некоторые меры для того, чтобы избежать ненужного конфликта с императрицей. Таким образом, происшествие с Ефремом отнюдь не подтверждает высказывания Прокопия, напротив — оно подчеркивает, что Прокопий в данном случае преувеличивает[551].

То, что во время жизни Феодоры православные подчас не могли открыто и без страха выступать против антихалкидонитов, следует также из того, что они сразу же после ее смерти предложили Юстиниану вновь принудить антихалкидонитов к переговорам о примирении. Они очевидным образом полагали, что, лишившись поддержки императрицы, антихалкидониты уступят[552]. Тем самым как будто бы подтверждаются слова Прокопия о том, что противостоять воле императрицы было трудно и опасно и именно поэтому православные всегда старались избегать конфликтов с нею даже тогда, когда могли быть уверены в поддержке со стороны императора[553].

В свете данных наших источников, таким образом, вполне выясняется, что Феодора всячески способствовала делу антихалкидонитов и была их покровительницей в Империи и за ее пределами. В этой связи встает вопрос, как это обстоятельство соотносится с тем, что сам Юстиниан был непоколебимым приверженцем халкидонского православия и единства Империи. Даже теоретически ситуация выглядит весьма противоречивой: в то время как император следовал одной политической линии, его супруга неприкрыто придерживалась противоположной, направляя события в другое русло. Такое странное поведение императрицы ничуть не смутило подавляющее большинство исследователей, как если бы данная ситуация была вполне естественной. Для ее объяснения они даже нашли многочисленные причины, которые в большинстве своем основываются на