Бандиты - Эрик Хобсбаум Страница 35

даже анархистов-отступников, сил, которые должны быть устранены с дороги, но, конечно, избегая дьявольских ловушек дисциплины и бюрократии. В этом мире моралисты одновременно и стрелки, как потому, что пули разят врагов, так и потому, что они являются средством самовыражения для тех, кто не может писать листовки или великие речи, но мечтает об этом. Пропаганда действием заменяет словесную.

Франсиско Сабатé Льопарт — «Кико» — в возрасте между тринадцатью и восемнадцатью годами открыл для себя «идею» вместе со своим молодым поколением рабочего класса, в период великого нравственного пробуждения, последовавшего за провозглашением Испанской республики в 1931 году. Он родился в семье аполитичного муниципального сторожа в Оспиталет-де-Льобрегат, недалеко от Барселоны, и, когда повзрослел, стал водопроводчиком. Кроме амбициозного Хуана, который видел себя священником, другие три брата стали левыми вслед за старшим Пепе, слесарем. Франсиско был не по книжной части, хотя позднее он прилагал большие усилия для чтения, готовясь к дискуссиям о Руссо, Герберте Спенсере и Бакунине, как и подобает хорошему анархисту; особенно он гордился своими двумя дочерьми, которые учились в тулузском лицее и читали «Express» и «France-Observateur». Однако он не был полуграмотным, и обвинения в этом со стороны Франко его больно задевали.

В семнадцать он присоединился к молодежной либертарной организации и постигал прекрасную истину на революционных собраниях, где юные борцы за свободу встречались для просвещения и вдохновения; потому что быть политически сознательным в Барселоне в ту пору, означало стать анархистом почти с той же вероятностью, как в Аберавоне[60] — вступить в партию лейбористов. Но никому не суждено избегнуть судьбы. Сабатé самой природой был предназначен для своей последующей карьеры. Подобно тому как некоторые женщины полностью реализуются только в постели, так и некоторые мужчины — только в действии. Сабатé со своей масивной челюстью, густыми бровями, выглядевший ниже ростом, чем есть на самом деле, из-за коренастой фигуры — хотя он был на деле менее мускулист, — был одним из таких мужчин. Он едва мог спокойно усидеть в кресле, не говоря уж о кафе, где, как хороший стрелок, он автоматически выбирал скрытое место с обзором двери и неподалеку от заднего выхода. Как только он оказывался с пистолетом в руках на углу улицы, он тут же расслаблялся и даже, в некотором смысле, начинал сиять. «Muy sereno[61]», как его описывали товарищи в такие моменты, уверенный в своих рефлексах и инстинктах, чутье и наитии, которые можно совершенствовать с опытом, но невозможно создать, если их нет; и прежде всего уверенный в собственной смелости и удаче. Никто бы не протянул почти двадцать два года такой жизни вне закона, с перерывами только на тюремное заключение, без выдающихся талантов.

Похоже, что с самого начала он оказался в составе grupos especificas, боевых групп молодых революционеров, которые вступали в стычки с полицией, убивали реакционеров, освобождали заключенных, грабили банки, чтобы финансировать то или иное малое издание, поскольку нелюбовь анархистов к организации любого рода мешала наладить регулярный сбор средств. Его деятельность носила местный характер к 1936 году, когда он уже обзавелся гражданской женой — служанкой из Валенсии, той же классической простоты, что и он сам, Франсиско все еще оставался рядовым членом революционного комитета в Оспиталете. На фронт он отправился в составе колонны Los Aguiluchos («Молодых орлов») под командованием центуриона Гарсии Оливера, который, согласно званию, отвечал за центурию — сотню солдат. Поскольку его таланты к традиционному руководству были невелики, Сабатé быстро оказался в оружейниках, где его знакомство с оружием и бомбами как раз пригодилось. Кроме склонности к боевым действиям, у него была природная любовь к работе с механизмами, он был из тех, кто может собрать мотоцикл из металлолома. Так что офицером он так и не стал.

Сабатé продолжал сражаться в составе своей колонны (впоследствии присоединенной к 28-й дивизии Аскасо под командованием Грегорио Ховера) вплоть до Теруэльского сражения. Он не участвовал в деятельности специальных партизанских армейских отрядов, что указывает на то, что его таланты в этой области не были оценены по достоинству. Во время самого сражения он дезертировал. Официальным объяснением стала его ссора с коммунистами, что вполне вероятно. Он вернулся в Барселону к жизни в подполье и по практическим причинам уже не покидал его до конца жизни.

Его первой акцией в Барселоне против «сталинско-буржуазной коалиции» стало освобождение товарища, раненного в стычке с полицией (республиканской); вторая акция — по приказу анархистского Молодежного комитета обороны — освобождение четверых арестованных после майского восстания 1937 года, которых перевозили между двумя центрами тогдашней вселенной боевиков-анархистов — из тюрьмы Ла Модело в крепость Монтжуик. Впоследствии он сам оказался в Монтжуике и пытался бежать оттуда. Когда он сидел в другой тюрьме, в Вике, его жена переправила ему пистолет, и с оружием он смог оттуда вырваться.

Теперь он был уже заметной фигурой. Товарищи придумали ему прикрытие, отправив его на фронт с другой анархистской бригадой, 26-й дивизией Дуррути, с которой он и оставался до конца. Стоит, вероятно, добавить для обычного читателя, далекого от истории анархизма, что приверженность Сабатé борьбе за дело Республики и его ненависть к Франко оставались неизменными, несмотря на все эти перипетии.

Война закончилась. После обычного срока во французском концлагере[62], Сабатé опять вернулся к работе слесарем близ Ангулема (его брат Пепе, офицер, был взят в плен и находился в тюрьме в Валенсии; младшему, Маноло, едва минуло 12 лет). Здесь его и настигла немецкая оккупация, которая вскоре опять вынудила его вернуться в подполье. Но в отличие от многих испанских беженцев, его сопротивленческая деятельность была довольно маргинальной. Его страстью была Испания и только Испания. К 1942 году он уже был на пиренейской границе, нездоровый, но с нетерпением рвущийся к боевым действиям. С этого момента он начал действовать в одиночку, проводя рекогносцировку границы. Для начала он объехал горные фермы в качестве бродячего слесаря, мастера на все руки. Затем, на некоторое время, он присоединился к группе контрабандистов. И, наконец, он обзавелся двумя базами, обосновавшись на одной из них (Маз Казноб Лубетт) в качестве мелкого фермера — неподалеку от деревни Кутуж, от которой Испания находилась в пределах видимости. Граница между Ля-Прест и Сере стала отныне «его районом», он знал там все тропы, людей, у него располагались там базы и склады. Это в конце концов и погубило его, потому что ограничивало район поисков для полиции с точностью до нескольких километров. А с другой стороны, это было неизбежно. Эффективные организации могут рассылать