Михаил Постников - Критическое исследование хронологии древнего мира. Античность. Том 1 Страница 35

Далее снова следуют признания нашего историка о тяжелом положении, сложившемся с книгами Ливия. «Не всегда, однако, вещественные памятники, дошедшие до нас от той отдаленной эпохи, подтверждают рассказ Ливия, случается иногда, что, наоборот, они служат нам доказательством его неверности» ([3.5], стр. 35). Так оказалось, что обнаруженная «гробница Сципионов» с двумя саркофагами и надписями на них показывает, что «Ливий и все анналисты, показаниями которых он пользовался, как раз перепутали консульские провинции и вследствие этого дали совершенно неверные описания походов римлян в этом году» ([35], стр. 35).

Когда Мартынов пытается выяснить, какими источниками мог пользоваться Ливий, он ничего, кроме туманных предположений, не может предложить читателю. Самое поразительное, что в сложившейся ситуации Мартынов предлагает обратиться как к последнему средству проверки достоверности Ливия к устному преданию (!?).

Надо отдать должное Мартынову, он прекрасно отдает себе отчет в том, насколько утопично это предложение. «Однако по многим причинам приходится заключить о сравнительной ничтожности его значения в этом отношении. В своем «Исследовании о достоверности ранней римской истории» Льюис высказывает мысль, что устное предание сохраняется в чистом виде всего лишь сто лет, и только в самых исключительных случаях 150 или 180. Быть может, цифры здесь и неверны, и их следует несколько увеличить, но важно уже то, что Льюис восстает против чуть не бесконечной жизни предания, в которую глубоко верили и Нибур, и Брекер. Несостоятельность такого предположения о долговременности существования предания находит себе подтверждение в самом Ливии» ([35], стр. 36).

Мартынов обсуждает также достоверность текстов речей, которыми переполнен труд Ливия и которые якобы произносили те или иные политические деятели, сообщая в этих речах многие важные исторические факты: «Даже если и допустить правдивость приведенного показания Ливия, то представляется маловероятным, чтобы надгробные речи могли на долгое время сохраняться в памяти, передаваясь из рода в род. Предположим, однако, что и это возможно; в таком случае польза этих преданий для достоверности истории является крайне сомнительной… Сторонники раннего возникновения эпоса у римлян возразят на это, что где бессильно предание, там ему на смену является народная поэзия, благодаря которой сохраняется память о самых отдаленных событиях. Нибур полагает, что вся древнеримская история основана на эпосе, что были отдельные былины — jdai, по выражению Дионисия, о Ромуле, о Тарквиниях, о Кориолане и т.д. Слабые стороны этого мнения указывает нам еще Швеглер: jdai следует понимать как гимны, молитвы лирического характера, а потому мало имевшие общего с историей; еще меньше исторического материала содержали naeniae, плач женщин за гробом покойника, и упоминаемые археологом Варроном застольные песни о подвигах предков, лирический характер которых не представляет никакого сомнения. Но, и помимо всего этого, где следы народного эпоса в повествовании Ливия, если не считать за таковые басни вроде рассказа о Кориолане, позднее происхождение которого доказано Моммзеном с полной очевидностью? Быть может, их надо видеть в описываемом у Ливия обычае солдат петь во время триумфа песни, в которых прославлялась доблесть их полководцев и которые, перейдя в народ, могли положить начало эпосу? Такое предположение является маловероятным ввиду того, что вряд ли эти песни заключали в себе исторический материал… Наконец, вряд ли могли эти совершенно случайные, только что импровизированные песни удержаться в народной памяти, легче думать, что они исчезали из нее так же быстро, как и возникали, как только интерес к событиям, способствовавшим их зарождению, сменялся новым, что при кипучей исторической жизни Рима не заставляло себя долго ждать» ([35]. стр. 40).

Общая характеристика книг Ливия

Подводя итоги, Мартынов высказывает о первой декаде Ливия следующее мнение: «Если рассматривать с этой точки зрения первую Декаду Ливия, то мы в ней увидим три отдельных периода… Начнем с первого из них, обнимающего всю историю Рима от его основания и вплоть до галльской катастрофы, т.е. почти четыре столетия. Относительно этого периода вряд ли покажется чересчур смелым утверждение, что следов синхронистических записей мы здесь найти не можем и что ввиду этого первые пять книг Ливия не соответствуют требованиям современной исторической критики. Ничем не ограниченное господство искажающих все факты записей аристократов, подделка документов, производимая высшими магистратами, и широкое распространение мифического элемента как в чистом своем виде, так и в виде этиологических сказаний, — вот его отличительные черты. К нему относятся все выдающиеся позднейшие интерполяции… Состояние хронологии самое плачевное: целые годы (248, 264, 265, 378) пропущены… Что касается до вещественных памятников, статуй, договоров, документов различного рода, то хотя и можно найти довольно частые указания на них, однако надежной опоры они не представляют… Доказательств, подтверждающих невозможность довериться документам, можно привести множество… С вступлением Ливия во второй период, обнимающий римскую историю от галльского погрома и приблизительно до второй семнитской войны (книги 6—8), мы как будто бы чувствуем резкую перемену… Но так ли это и следует ли придавать веру этим показаниям Ливия? В последующем повествовании он, по–видимому, опровергает сам себя. И в этом периоде мы видим ту же неустойчивость, ту же сбивчивость сведений, те же разногласия анналистов… До признания наличности в этом периоде точных и систематичных синхронистических записей еще целая бездна. Конечно, можно допустить, что некоторые выдающиеся события были записаны и что, благодаря этому, память о них сохранилась и до позднего времени, но могут ли такие отрывочные, случайные заметки в каком–нибудь греческом календаре считаться за летописи, в основе которых лежит представление о большей или меньшей непрерывности и последовательности ведения их, — вот вопрос, на который трудно ответить утвердительно. Мы найдем и у самого Ливия указания на то, что существование в то время синхронистических записей он считает крайне проблематичным. В самом конце восьмой книги, т.е. под 432 годом (напомним, что у Ливия прямой даты нет. — Авт.), он замечает, что неустойчивость фактов того времени полная» ([35], стр. 43—44).

Когда Мартынов переходит к остальным книгам Ливия, он высказывает предположение, что здесь дело обстоит лучше и что можно предполагать наличие синхронистических записей, которыми мог пользоваться Ливий. При этом Мартынов постоянно повторяет, что следует сделать скидку «на те времена», не знавшие строгой исторической критики и смотревшие на историю как на предмет морального и нравственного свойства, а не научного. Число употребления слов «конечно» и «несомненно», которыми он не брезгует применительно и к книгам первой декады (например: «В девятой и десятой книге мы находим уже множество указаний на такие, несомненно, существовавшие памятники, как статуя победителя Герников Кв. Марция Тремула…» [35], стр. 44), при переходе к остальным книгам Ливия резко возрастает. Словом. Мартынов все делает, чтобы убедить в том, что все–таки последним книгам Ливия следует в какой–то степени доверять. Вот как он обосновывает возможность такого доверия: «Описание сооружения какого–нибудь храма сопровождается теперь такими подробностями (в тексте Ливия! — Авт.), что, несомненно, оно, ввиду возбуждаемого им в то время интереса, было записано современниками со всевозможной точностью. Так, например, рассказ о постройке диктатором Г. Юнием Бубульком храма богини Спасения представляет скорее весьма точный отчет о ходе работ, чем простое упоминание в летописи известного факта. Мы найдем здесь указания решительно на все выдающиеся моменты сооружения этого храма… Подобная точность указывает уже на сравнительно высокую степень правильности и последовательности в ведении анналов» ([35], стр. 45). Вот так, читатель, оказывается, следует убеждаться в достоверности того или иного рассказа: чем подробнее рассказ, тем более он достоверен! Эти фрагменты текста Мартынова производят впечатление неудачной шутки, тем более разительной после трезвого обсуждения в предыдущих пунктах. Все доводы, которые приводит Мартынов (а их немного) для обоснования достоверности последних книг Ливия, основаны на все том же анализе текста Ливия с точки зрения подробности изложения. Прочтите следующее: «С половины пятого столетия появляются у Ливия уже самые подробные описания условий договора… Какая поразительная точность, какая аккуратная мелочность в их изложении!.. Трудно представить себе, что Ливий или, если это заимствовано им у другого, то кто–нибудь из его предшественников, дошел до такой степени недобросовестности, что выдумал все эти пункты договора из головы; гораздо скорее он имел под рукой действительный текст договора» ([35], стр. 46).