Жан Флори - Боэмунд Антиохийский. Рыцарь удачи Страница 34

Отныне часы Антиохии были сочтены. Спеша рассказать о взятии города, об этом шедевре дипломатии Боэмунда, автор «Деяний франков» пропускает около шести недель осады, во время которых, по его мнению, не происходило ничего важного[403]. Призыв Яги-Сиана о помощи был услышан: Кербога, объединив многих эмиров, собрал большую армию. Сначала, чтобы обеспечить себе тыл, он намеревался захватить Эдессу, оказавшуюся в руках Балдуина Булонского, и безуспешно осаждал ее вплоть до 25 мая, после чего он решился наконец отправиться к Антиохии. В тот же день, согласно «Деяниям франков», Боэмунд, вступивший тем временем в сговор с армянином из Антиохии, предложил совету крестоносцев следующее условие: пусть город отдадут тому, кто сумеет взять его каким бы то ни было способом, с оружием в руках или хитростью. Но совет отказался: осаждали город все, терпел нужду и лишения каждый — следовательно, им должны владеть все в равной части.

«Услышав эти слова, Боэмунд сразу же ушел, немного улыбаясь», — замечает Аноним[404]. Вероятно, норманнский предводитель уже был уверен в успехе своего предприятия. Спустя три дня крестоносцы узнали, что армия Кербоги приближается к Антиохии. Нужно было срочно принимать меры: на следующий день совет князей, несмотря на возражения Раймунда Сен-Жильского, принял повторное предложение Боэмунда, при этом сохранив права императора на случай, если тот выполнит условия своего «контракта». Это подчеркивает автор «Деяний франков»:

«Если Боэмунд сможет овладеть городом или сам, или с помощью других, мы охотно и по доброй воле подарим ему его. В случае же, если император придет к нам на помощь и выполнит условия того соглашения, исполнять которое он нам пообещал и в котором поклялся, мы возвратим ему город по праву. А если будет иначе, пусть им владеет»[405].

С этого момента Боэмунд втайне ускорил переговоры, проходившие в течение предшествующих недель. Тем временем мусульманская армия приближалась. Ни один из предводителей крестоносцев не был в курсе дипломатии Боэмунда, доказательством чего служит поведение Стефана Блуаского. Из-за трусости, согласно одним, или из-за болезни, согласно другим, он решил со своими людьми покинуть лагерь и отступить к побережью, в Александретту, чей климат был не столь вредным для здоровья. Норманнский Аноним, как и его эпигоны, предвосхищая события, замечает:

«Трусливый граф Стефан Шартрский, которого наши предводители сообща избрали своим главнокомандующим, притворился, что сражен болезнью, и еще до того, как Антиохия была взята, постыдным образом бежал в другую крепость, что называется Александретта»[406].

Действительно ли Стефан Блуаский выбрал бегство? Не был ли он, напротив, одним из тех, кто не поверил слухам о приходе Кербоги? Возможно ли, что после выздоровления он намеревался вернуться, как поступали до него многие другие? Последовавшие события, как будет видно в дальнейшем, способствовали тому, чтобы он заслужил репутацию дезертира[407].

Вечером того же дня, 2 июня, стражник Фируз сообщил норманнскому вождю, что он готов выдать ему город, передав своего сына в качестве заложника[408]. Дипломатия Боэмунда увенчалась успехом — 3 июня норманн стал хозяином Антиохии.

Вовремя: на следующий же день под стенами города появился авангард войск Кербоги. 5 июня его армия осадила стены Антиохии, за которыми теперь укрывались крестоносцы.

12. Хитрость Боэмунда против копья Раймунда

Итак, Боэмунду Победоносному удалось захватить Антиохию почти безо всякого усилия. Его престиж достиг вершины. Норманнскому предводителю оставалось использовать его с выгодой для себя, но для этого нужно было победить мусульманскую армию, которая теперь осаждала город. Однако такая победа почти немыслима без вмешательства христианских вспомогательных сил с Запада (но они были еще так далеко!) или Византийской империи. Историки, приписывающие норманну умышленное намерение избавиться от участия Алексея, чтобы «сподручнее» захватить Антиохию, оставляют эту очевидность без внимания. Они знают, что Алексей не пришел на помощь крестоносцам и что осажденные христиане все же смогли одержать верх над Кербогой. Но хронисты, поведавшие об этой победе, приписывают ее божественному чуду. Как и все крестоносцы, Боэмунд мог, конечно, надеяться на такое чудо, но не мог предвидеть, когда оно произойдет и насколько сильно скажется на всех, как и на его личных амбициях.

Алексей не явился на помощь крестоносцам. Возможно, именно та тайна, в которой норманн держал свои дипломатические переговоры с Фирузом, и стоит у истоков этого катастрофического отсутствия.

Взятие города, как было сказано, произошло 3 июня. Аноним описывает его в деталях, стремясь подчеркнуть сноровку и ловкость своего героя; Альберт Ахенский не менее точен. Желая заставить турок Антиохии поверить в то, что христиане, сняв осаду, ночью выступили против Кербоги, крестоносцы во главе Боэмундом отошли от города на приличное расстояние, чтобы затем обойти его и вернуться под его стены с другого фланга[409]. Там люди Боэмунда заняли место под башней Двух Сестер, которую охранял Фируз. Тот велел сбросить им лестницу из кожи, закрепленную на башне[410].

Некоторые воины — скорее всего, норманны — поднялись по ней. Фируз, увидев, как их мало, выразил свои опасения на греческом языке: «У нас так мало франков! — вслед за чем он добавил (без сомнения, эти слова принадлежат самому Анониму): — Где пылкий Боэмунд? Где этот непобедимый?»[411] Некий сержант-лангобард, спустившись, поторопил норманнского вождя подняться наверх, поскольку уже три башни были захвачены: «Тогда началось чудесное восхождение». Крестоносцы, взобравшиеся на стены, хлынули в город, истребляя всех, с кем они сталкивались на соседних башнях (среди погибших был и брат Фируза). Кое-кто из них поспешил открыть ворота — и в город ворвались другие христиане. На заре над стенами Антиохии реяло пурпурное знамя Боэмунда[412]. Яги-Сиан, захваченный врасплох, бежал в окрестности; там его узнали и убили сирийцы и армяне, которые принесли его голову Боэмунду[413]. Итак, норманн тогда стал настоящим вождем крестоносцев и хозяином Антиохии.

И тем не менее он овладел не всем городом: сын Яги-Сиана Шамс ад-Давла укрылся со своими воинами в цитадели. В тот же день крестоносцы Боэмунда попытались взять ее штурмом, но безуспешно. Согласно Роберту Монаху и рейнскому Анониму, норманнский предводитель был ранен в бедро столь сильно, что его отвага начала ослабевать. Вероятно, из-за такого проявления слабости ни Тудебод, ни «Деяния франков» не сочли уместным рассказать об этой битве, о которой, впрочем, без каких-либо других уточнений сообщил сам Боэмунд в послании папе римскому[414]. На следующий день небольшой отряд, отправленный к гавани Святого Симеона, привез продовольствие. Теперь город мог продержаться некоторое время в ожидании помощи.

Помощи, которая не придет. Стефан Блуаский способствовал тому, что крестоносцы так её и не дождались. Отправившись 2 июня в Александретту, он, вероятно, прибыл в город в тот же или на следующий день. Тем не менее, согласно норманнскому Анониму и «Песни об Антиохии», он все же видел, как Антиохию осадили турки[415]. Затем до него дошли вести о критическом положении христиан, о чем поведали беглецы, в ночь с 10 на 11 июня спустившиеся с городских стен по веревкам, — в их числе были Гийом Плотник и Вильгельм де Гранмениль (между прочим, родственник Боэмунда, женатый на Мабилле, дочери Роберта Гвискарда). Беглецы подтвердили — вероятно, не вдаваясь в подробности, чтобы оправдать свое бегство, — отчаянное положение христиан. Мало склонный к бескорыстному героизму или мученичеству, Стефан отправился в Филомелиум (Аскегир), где находился Алексей со своим войском из греков и франков. Там он якобы настоятельно советовал басилевсу не предпринимать похода, чтобы избежать полной катастрофы. Норманнский Аноним не обременяет сверх меры свою память, приписывая Стефану то, что он, возможно, узнал от Гвидо, единокровного брата Боэмунда: «Узнай же правду, что Антиохия взята, но крепость еще не пала. Наши же все едва держат осаду и, я полагаю, уже истреблены турками. Возвращайся назад как можно скорее, дабы не разыскали они тебя и тот народ, который ведешь с собой»[416].

Зато Аноним, превознося Боэмунда и его священную миссию, не упустил возможности очернить репутацию Алексея. Он изобразил Гвидо, единокровного брата норманнского вождя, сначала побежденным и готовым проклинать Бога. Неутешный Гвидо восклицал, ломая пальцы: «Увы мне, о мой господин Боэмунд, честь и слава всего мира! Ты, которого весь мир боялся и любил! Увы мне несчастному! Не заслужил я, к горю моему, чести увидеть твой достойнейший лик, хотя ничего я не желал увидеть так сильно. Кто мне даст умереть за тебя, дражайший друг и господин? Отчего я не умер сразу, как вышел из утробы матери? Отчего я дожил до этого злосчастного дня? Отчего не утонул в море? Отчего я не упал с лошади и не умер тотчас же, сломав себе шею? О, если бы я принял вместе с тобой счастливое мученичество, дабы видеть твой славнейший конец!»[417] Правда, затем Гвидо усомнился в правдивости сообщения Стефана, этого «седеющего и трусливого рыцаря», и призвал своих товарищей идти на помощь Антиохии. Однако Алексей, отказавшись от этого предложения, велел опустошить земли, чтобы турки, если им вздумается преследовать их, не смогли бы найти никакого пропитания[418].