Россия и Запад: война миров - Орехов Дмитрий Страница 33

нас внимательнее присмотреться к известному тексту. Нет ли в нём чего-то особенного, что заставляет учащённо биться сердце российского иноагента, убеждённого противника денацификации?.. Сразу скажу, что сам я зачитывался Стругацкими с детства. Лет в четырнадцать мы знали эту книгу почти наизусть, и фраза «Почему бы трём благородным донам…» звучала у нас в классе не реже, чем «Я спасу тебя, Франция!» и «Вы сделали то, что должны были сделать, Д'Артаньян!».

Да, «Трудно быть богом» — яркий текст. И всё же с некоторых пор я стал замечать в себе смутные сомнения — не столько в его пластической силе, сколько в духовном праве претендовать на роль морально-нравственного камертона, ту роль, которую ему так давно и так настойчиво приписывают.

Для начала одна ассоциация. Чёткое противопоставление прогрессоров и недалёких варваров поразительно напоминает колониальные произведения Киплинга. Помните роман «Ким»? В пёстрой массовке аборигенов растворены ловкие агенты под прикрытием, которые опекают наивных интеллигентов из местных (кстати, сравните-ка старого буддийского ламу, о котором заботится Ким, с Будахом Ируканским, которому помогает Румата), и всё это на фоне нашествия «чёрных» (проникновения русских в Среднюю Азию и Афганистан).

Влияние Киплинга известно. Он породил огромную литературу подражания, в том числе в Германии: достаточно вспомнить «немецкого Киплинга» Ханса Гримма, романами которого зачитывались Геббельс и Гитлер. Разумеется, эти нити, идущие от Киплинга к Гитлеру, можно не замечать, а можно и отрицать. Однако все, читавшие труд Саркисянца «Британские корни немецкого фашизма», помнят, что именно культура викторианской Англии породила немецкий нацизм.

Неси это гордое Бремя —

Родных сыновей пошли

На службу тебе подвластным

Народам на край земли —

На каторгу ради угрюмых

Мятущихся дикарей,

Наполовину бесов,

Наполовину людей.

Автор «Бремени белых», конечно же, не был фашистом в современном смысле этого слова, с этим согласен и профессор Саркисянц, но от этих слов не так уж и далеко до гитлеровского Drang nach Osten. Гитлер тоже утверждал, что «несущая цивилизацию и культуру нордическая раса», распространяясь на восток, противостоит недочеловекам — Untermenschen.

Но от Киплинга и Гитлера вернёмся к братьям Стругацким. Вот как они описывают народ, населяющий Арканар: «Двести тысяч мужчин и женщин. Двести тысяч кузнецов, оружейников, мясников, галантерейщиков, ювелиров, домашних хозяек, проституток, монахов, менял, солдат, бродяг, уцелевших книгочеев ворочались сейчас в душных, провонявших клопами постелях: спали, любились, пересчитывали в уме барыши, плакали, скрипели зубами от злости или от обиды… Двести тысяч человек! Было в них что-то общее для пришельца с Земли. Наверное, то, что все они почти без исключений были ещё не людьми в современном смысле слова, а заготовками, болванками, из которых только кровавые века истории выточат когда-нибудь настоящего гордого и свободного человека».

Честно говоря, этот пассаж у меня всегда вызывал вопросы. Неужели из двухсот тысяч не нашлось никого, кто спал бы на чистой постели? Неужели не было среди них тех, кто не только «спал, любился, пересчитывал барыши, плакал и скрипел зубами от злости и от обиды», но, например, бодрствовал и молился, ухаживал за больными, плакал от жалости, негодовал от несправедливости, думал, как помочь другу, мечтал совершить подвиг? Двести тысяч человек! Это население современной Абхазии или, например, Самоа. Целая страна. Неужели же нет в ней весельчака мастерового с простой и открытой душой, или духоносного священника, или пожилой женщины со светлым лицом, или деревенского старца-мудреца?

В любом народе мы обнаружим таких людей. Но Стругацкие верны себе, и всех жителей Арканара (за исключением горстки гонимых интеллигентов) изображают чёрной краской. Представители третьего сословия — жадные узколобые идиоты, фрейлины — проститутки, монахи — фанатики, благородные доны — пошляки и тупицы.

«Протоплазма, думал Румата. Просто жрущая и размножающаяся протоплазма».

Эта человеческая протоплазма может вызывать лишь брезгливость. Благоухающий дон Румата противопоставлен дону Рэбе, который «вообще никогда не моется». Румата постоянно сокрушается о низком уровне гигиены арканарцев: они не носят трусов, не знают мыла и страшно воняют. Эта вонь немытого тела характерна и для придворной фрейлины Оканы, и для какого-нибудь безымянного серого штурмовика. Румата даже восклицает в сердцах: «Здесь нужно быть боровом, а не богом!»

Как тут не вспомнить колонизаторов Конрада из рассказа «Аванпост цивилизации».

«Пфу! Как они воняют!» — повторяет Карлье, один из двух белых служащих торговой станции. «Чего не приходится выносить в этой собачьей стране!» — приговаривает другой, по фамилии Кайер.

Только у Конрада-Коженёвского, уроженца Российской империи, всё это написано с иронией по отношению к белым. Это Карлье и Кайер — самые настоящие дикари, совершенно не понимающие мир, в который явились незваными, а вот у Стругацких рассуждения Руматы напоминают святую убеждённость фирмы Pears, пропагандировавшей чистоту как оправдание расистского империализма. На рекламных плакатах этой фирмы был изображён белый господин, умывающий руки в белоснежной раковине, а в правом нижнем углу — чернокожий дикарь, на коленях принимающий от европейца кусок мыла, причём всё это было снабжено надписью «Бремя Белого Человека — мыло Pears».

Эти дикари с расистского плаката, пожалуй, находятся даже в лучшем положении, чем арканарцы Стругацких, ведь последним даже на коленях не выпросить у Руматы какие-либо блага цивилизации. Вот и Арата Горбатый, местный лидер народно-освободительного движения, уходит от него ни с чем. Почему? Да потому что жители Арканара на данном историческом этапе безнадёжны — они ещё биологически не созрели для нормальной жизни. Приговор суров, ведь даже «полубесы» Киплинга могли надеяться на лучшее. А вот болванкам Стругацких рассчитывать не на что. Зато против них можно вводить санкции: «Успокойся, пожалуйста, — сказал дон Кондор. — Ничего не случится. И хватит пока об этом. Что будем делать с Орденом? Я предлагаю блокаду Арканарской области. Ваше мнение, товарищи? И побыстрее, я тороплюсь». Румата отвечает уклончиво — он вроде бы и не против, но «надо посоветоваться с Базой», «оглядеться», а вот через неделю «встретимся и решим». Скажите, этот вот запрет на передачу технологий вкупе с санкциями вам ничего не напоминает?..

Кто-то может сказать: Румата не только действует, но и очень страдает. Ему знакомы муки внутреннего конфликта, он периодически одёргивает себя, вспоминая, что он прогрессор и «замаскированный бог».

«Так хочется разрядить ненависть, накопившуюся за сутки, и, кажется, ничего не выйдет. Останемся гуманными, всех простим и будем спокойны, как боги. Пусть они режут и оскверняют, мы будем спокойны, как боги. Богам спешить некуда, у них впереди вечность…»

«Стисни зубы и помни, что ты замаскированный бог».

«Разве бог имеет право на какое-нибудь чувство, кроме