Взлёт над пропастью. 1890-1917 годы. - Александр Владимирович Пыжиков Страница 33

человеке, сыпавшем острыми словечками из романов М.Е. Салтыкова-Щедрина и вовсе не напоминающем «прямолинейного консерватора»[605]. Служивший под началом этого министра известный в дальнейшем прогрессивный деятель А.В.Кривошеин считал того «самым выдающимся по уму и твёрдой воле человеком из всех современных сановников»[606]. Один из авторов, работавший в ряде министерств, пророчествовал, что в будущем образ Плеве предстанет «далеко не в тех мрачных красках, как его рисовали»[607].

В студенческие годы будущий министр был близок к народникам, ходил в красной рубахе и с сучковатой дубинкой[608]. Его карьерный взлёт начался в 1880 году — с расследования покушения на Александра II, устроенного С. Халтуриным. Принимая доклад молодого прокурорского чиновника, император был поражён тому, как тот в течение часа со всеми подробностями излагал обстоятельства дела, не вынимая бумаг из портфеля[609]. После чего Александр II рекомендовал способного служащего своему фавориту, министру внутренних дел М.Т. Лорис-Меликову, вокруг которого группировались либералы той поры. Так 33-летний Плеве был утверждён начальником только что образованного департамента полиции, куда он начал привлекать молодые юридические силы «для внедрения в нём начал законности»[610]. Причём он стал своим в этом кругу явно не случайно: его взгляды уже тогда трудно назвать чисто охранительными. В частности, народник В.Г. Короленко вспоминал, как Плеве, будучи ещё скромным товарищем прокурора Варшавской судебной палаты, позиционировал себя убеждённым конституционалистом. Он охотно рассуждал о политических преобразованиях, необходимость которых осознают и просвещённое общество, и государь. А препятствуют им революционеры, своей деятельностью мешающие реформам. По словам Короленко, подследственные были очень удивлены речами прокурорского служащего[611].

В 1885 году Плеве получает пост товарища министра внутренних дел. Его положение в ведомстве достаточно определённо — «рабочая лошадь» при министре Д.А. Толстом, а затем при И.Н. Дурново. Оба этих деятеля не имели привычки погружаться в практические дела. Именно Плеве довелось заниматься фабричным законодательством, инициированным министром финансов Бунге. Вокруг его введения разгорелась серьёзная борьба: противников этого новшества возглавлял известный издатель М.Н. Катков, тесно сотрудничавший с Толстым, чей сын был женат на дочери московского публициста[612]. Положение Плеве, сочувствовавшего начинаниям Бунге, было не из лёгких. Спустя годы он вспоминал, с каким трудом принимались так необходимые законы. Упоминал о позиции купеческой буржуазии, в штыки встречавшей 10-11-часовой рабочий день, запрещение ночного труда, добровольность сверхурочных[613]. Примечательно, что Плеве становится, по сути, представителем МВД в Госсовете — прибежище сановников эпохи Александра II. Очевидно, людям типа Толстого или Дурново было крайне сложно находить с ними общий язык, потому эту функцию брал на себя их заместитель. Как зафиксировал в своём дневнике госсекретарь А.А Половцов, на заседаниях тот постоянно выступал в роли «адвоката» МВД[614]. О том, что именно на товарища министра ложился основной груз ведомственных забот, свидетельствовал и американский посланник Уайт. Он убедился в этом при совместном просмотре уставов страховых обществ: дальновидность и острота ума Вячеслава Константиновича производили весьма выгодное впечатление, равно как и его предупредительность[615]. Интересно, что когда Уайт писал эти строки (через несколько лет после гибели Плеве), то уже вовсю господствовал образ «махрового реакционера» и бывшему американскому посланнику оставалось искренне недоумевать, как тот мог превратиться в такового[616].

Начало 1894 года ознаменовалось для Плеве назначением госсекретарём в Государственный совет, что, видимо, не обошлось без поддержки его авторитетных членов, оценивших способности «спикера» от МВД. Председатель Госсовета вел. кн. Михаил Николаевич с большой похвалой отзывался о новом сотруднике[617]. Хотя реверансы царского родственника, конечно, не главное. Плеве с этих пор приобщается к российской реформаторской традиции, в русле которой происходит его становление как подлинно государственного деятеля. Трудно не согласиться с официальной биографией Плеве, подготовленной сразу после его гибели: «Служба в должности государственного секретаря явилась для Вячеслава Константиновича эпохой сосредоточения и вдумчивой оценки нашей государственной жизни, её потребностей и средств к их достижению»[618]. В течение восьми лет он находился в Государственном совете рядом с Д.М. Сольским, Э.В. Фришем и др. Весьма показательно, что в этот период кумиром «законченного реакционера» становится не кто иной, как известный российский реформатор М.М. Сперанский. Плеве сохранил кресло, в котором тот, будучи госсекретарём, сидел за работой, и с гордостью демонстрировал его своим визитёрам![619] В начале XX века Плеве инициировал реформу самого Госсовета, которая до наших дней не получила должного освещения. В новом утверждении этого органа, подписанном Николаем II, присутствовал специальный раздел «Об особых совещаниях и Подготовительных комиссиях», где было прописано право приглашения в них специалистов — не членов Госсовета[620]. Фактически это означало привлечение выборных представителей для разработки законодательных решений. Впервые столь заметное событие в жизни правительственных верхов произошло при рассмотрении положения о портовых сборах. В совещании участвовали начальники портов, представители местного городского общественного управления и купечества от биржевых обществ[621]. К сожалению, реформаторская нацеленность Плеве оставалась малоизвестной в широких общественных кругах; о нём как о государственном секретаре говорили мало[622].

Внимание к нему повышается на волне финляндского вопроса, приобретшего остроту на рубеже XIX–XX веков. В этот период предпринимается попытка обуздать финский сепаратизм, не на шутку беспокоивший верхи. На протяжении 1890-х годов российские позиции в Великом княжестве Финляндском утрачивались, распоряжения престарелого генерал-губернатора Ф.Л. Гейдена саботировались. Особенную озабоченность вызывала недостаточная чёткость актов, определявших вхождение этой территории в состав Российской империи, что порождало различные толкования[623]. На этот нелёгкий участок было решено направить Н.И. Бобрикова — гвардейского офицера, начальника штаба Петербургского военного округа, утверждённого в августе 1898 года новым генерал-губернатором Финляндии. Ставленнику придворных кругов протежировал дядя Николая II вел. кн. Владимир Александрович, под чьим руководством тот начинал ещё в Преображенском полку и служил в столичном военном округе[624], а также дворцовый комендант П.П. Гессе[625]. В случае успешной деятельности своей креатуры они рассчитывали на продвижение того в министры внутренних дел. Однако на финском поле у Бобрикова появляется конкурент в лице госсекретаря Плеве, неожиданно утверждённого статс-секретарём, министром по делам Финляндии с оставлением в прежнем качестве. Это было весьма необычным назначением, поскольку со времён Сперанского данную позицию занимали исключительно лица финской национальности, традиционно вносившие весомую лепту в сепаратистские настроения. Теперь же дело дошло до откровенного подлога: финский министр после аудиенции у Николая II приложил дополнительные страницы к тексту, который обсуждал у императора, и в таком виде передал в Сенат для опубликования[626]. Когда подлог