Немцы после войны. Как Западной Германии удалось преодолеть нацизм - Николай Анатольевич Власов Страница 32

приходилось посещать занятия по очереди, надевая одну и ту же пару. При этом имевшаяся обувь в большинстве случаев могла лишь формально считаться таковой. «Куски грязных лохмотьев; тонкая лента скрепляет коллекцию дыр; полностью оторвавшиеся подошвы», — описывал увиденное британский журналист[62]. Хуже всего приходилось беженцам, часто не имевшим ничего, кроме того, что было на них надето.

В начале 1947 г. в Берлине прошла выставка, девизом которой могла бы стать русская поговорка «Голь на выдумки хитра». На ней, к примеру, демонстрировали, как заменить спираль накаливания в электрической лампочке — в условиях, когда раздобыть новую лампочку было почти нереально. Столь же нереально было достать велосипедные шины, поэтому многие просто обклеивали обод колеса кусочками резины. Из солдатских касок делали кастрюли, из парашютов шили одежду. Большую популярность приобрел приборчик под названием «маленький Густав» — он отматывал назад электрические счетчики.

По-прежнему напряженной оставалась ситуация с жильем. Люди ютились в полуразрушенных домах, временных бараках, хозяйственных постройках, кое-как приспособленных для проживания. Миллионы человек пытались найти близких или вернуться домой. Виктор Голланч оставил красочные описания жилищных условий, увиденных в британской зоне оккупации осенью 1946 г.

Подвал, засыпанный обломками разрушенных домов. Одно маленькое оконце для дневного света и воздуха. На столе керосиновая лампа с открытым огнем. Стоит одна кровать размером с мою домашнюю, где спят муж с женой. Есть нечто вроде дивана, где лежит сын — инвалид войны, ему 20 с чем-то. На полу, на неописуемо грязном «матрасе», набитом вываливающимися из него опилками, лежит дочь. Она выглядит на 50, но подозреваю, что ей около 25[63].

Вниз по длинной темной лестнице, дальше по погруженному во мрак туннелю, где мужчина 79 лет жил в дыре, которую сам обустроил… Его жены не было, она ушла искать хлеб. В другой части того же подвала жила мать с тремя детьми — 6, 10 и 14 лет. Все четверо спали в одной кровати: двое рядом в нормальном положении, двое других у них в ногах. Мать вернулась, когда мы были в подвале: на часах половина одиннадцатого, она стояла в очереди за хлебом с раннего утра и осталась ни с чем — хлеба нет нигде. Один из детей еще лежал в кровати; никто еще ничего не ел, последний хлеб был съеден вчера. Отец находился в плену в России. У двух детей был туберкулез[64].

Голланч не только описывал, но и фотографировал увиденное, чтобы предъявить жуткие свидетельства британской общественности.

Недоедание, холод, плохие жилищные условия привели к всплеску заболеваний и смертности. В замерзавших и голодавших городах особенно быстро распространялись туберкулез и тиф. Заболеваемость туберкулезом в британской и американской зонах оккупации уже в 1946 г. втрое превысила уровень 1938 г. И это только по официальным данным: очевидно, что в переполненных беженцами городах массовая диагностика была крайне несовершенной. В Дюссельдорфе осенью 1946 г. насчитывалось 13 000 человек, проходивших лечение ввиду голодного отека, и это была лишь вершина айсберга, поскольку многие попросту не попадали в поле зрения медиков. В Гамбурге число прямых и косвенных жертв голода и холода зимой 1946–1947 гг. превысило 20 000 человек. Выше всего шансы погибнуть были у тех, кто не имел доступа к черному рынку. К примеру, в психиатрической лечебнице Дюссельдорфа в 1947 г. из 700 пациентов скончалось около 160. Уровень младенческой смертности в британской зоне превысил 10 процентов. Многие женщины предпочитали делать аборты — в Гамбурге, писал британский журналист, «доктора живут за счет абортов»[65]. Весной 1947 г. глава оккупационной администрации Шлезвиг-Гольштейна заявил, что половина населения земли уверенно движется навстречу голодной смерти.

Ухудшала ситуацию и нехватка рабочих мест. Как уже говорилось, многие предприятия были закрыты или работали не на полную мощность. И даже если фабрике разрешали работать, это далеко не всегда означало избавление от всех трудностей. Хозяйственные цепочки оказались разрушены, и возникали огромные проблемы с получением сырья, необходимых компонентов, сбытом продукции. В 1946 г. британские власти выдали заводу «Фольксваген» в Вольфсбурге заказ на несколько тысяч автомобилей для нужд оккупационной администрации, но выполнить его оказалось невозможно, пока сами же британцы не обеспечили выделение необходимого сырья. Во многих случаях и рабочие предпочитали не стоять у станков, а с мешком за плечами отправиться за картошкой.

Трудности с работой усугубляли проблему «возвратившихся» — немецких военнопленных, которые постепенно прибывали в родные города. Многие не могли найти свой дом, свою семью, не могли найти самих себя в мирной жизни. Война и плен сами по себе приводили к тяжелым душевным травмам. Интегрироваться в послевоенную жизнь становилось еще одной непростой задачей, с которой справлялись далеко не все. Нередко мужчина, привыкший считаться главой семьи и основным добытчиком, превращался в обузу для своих близких. Вот типичное письмо читательницы в женский журнал:

После почти пяти лет плена мой муж вернулся домой. Первые три-четыре недели мы были очень счастливы. Но теперь мы постоянно ссоримся. Причина — он все время командует и всем недоволен. Он заявляет, что я сильно изменилась и перестала быть настоящей женщиной. Когда мы поженились, мне было 23, сейчас мне 31. Из восьми лет шесть я провела в одиночестве и заботилась о себе сама. Вообще-то я рассчитывала, что он будет теперь мне помогать. Но он требует, чтобы я делала все по хозяйству (у нас двое прелестных детей), а сам сидит в углу, читает газеты, ругается и командует[66].

Как это обычно бывает, значительная часть вернувшихся домой солдат страдала от посттравматического расстройства; итогом стал всплеск насилия по отношению к женам и детям, что привело к большой волне разводов (их уровень вернулся к довоенным показателям только в начале 1950-х).

Западные державы освободили основную массу пленных к концу 1946 г.; в лагерях оставались эсэсовцы, старшие офицеры и генералы вермахта и те, кого подозревали в совершении военных преступлений. Но, кроме бывших солдат, были еще и эвакуированные из разбомбленных городов и беженцы с востока. Они годами жили в бараках, подвалах и временных лагерях. По подсчетам оккупационных властей, в 1947 г. около 4 млн эвакуированных не могли вернуться в места своего постоянного проживания. Большие лагеря для беженцев продолжали существовать и в 1950-е.

Военные потери и пребывание множества мужчин в плену породили в послевоенной Западной Германии сильный гендерный дисбаланс. Немецкое общество стало во многом «обществом женщин»: их здесь оказалось на 7 млн больше, чем мужчин. Особенно серьезным был дисбаланс среди молодежи: в 1946 г. в возрастной категории 20–25 лет на 100 мужчин приходилось 160 женщин. Четверть всех детей в