Локомотивы истории: Революции и становление современного мира - Мартин Малиа Страница 30

такой уж важной фигурой и в чём заключалась подлинная суть его протеста. После книги Энгельса 1850 г. Мюнцер стал символом Реформации как стадии зарождения социальной революции[84]. Однако, невзирая на высокое покровительство Энгельса, нам не стоит ожидать от Мюнцера чего-либо существенного в плане социальной критики. Он пришёл к революции исключительно теологическим путём, и даже его теологию сложно реконструировать ввиду фрагментарности источников.

Он появляется перед нами, видимо, в возрасте 31 года, в 1520 г. в городке Цвиккау, где ему предоставили кафедру по рекомендации Лютера (когда-то Мюнцер учился в Виттенберге) и где он сблизился с местными «пророками». Его пламенные проповеди и нападки на более умеренных представителей духовенства довольно скоро вызвали беспорядки, и в 1522 г. он бежал в Богемию в надежде раздуть ещё тлеющие там угли гуситского милленаризма. В Праге он впервые сформулировал спиритуалистическое учение, основанное на непосредственном боговдохновлении человека, за что был изгнан утраквистским духовенством из страны. На протяжении всего последующего года он скитался по Германии, пока, наконец, весной 1523 г. не обосновался в саксонском шахтёрском городке Альштедт — территории с населением в 900 чел., законодательно объединённой в «город». Там он жил шестнадцать месяцев, которые стали для него периодом самых громких успехов. Его первый подвиг — создание круглогодичной литургии на немецком языке, когда Лютер ещё не приступил к осуществлению этой задачи в Виттенберге. Богослужения Мюнцера приобрели такую известность, что в Альштедт стягивались толпы со всех окрестностей, особенно шахтёры из Мансфельда, на которых чрезвычайно подействовали его страстные антиклерикальные проповеди.

К этому времени он разработал доктрину, весьма отличную от проповедуемой в Виттенберге. Три пункта доктрины Мюнцера заключались в следующем: 1) Дух выше Слова, и то, что Бог напрямую говорит душе верующего, есть большее свидетельство истины, чем сухие библейские тексты; слово мертво, но дух жив; 2) это означает, что слово, изложенное на бумаге, есть внешняя оболочка слова внутреннего, которое следует распознать; 3) это также означает, что Бог, который, по излюбленному выражению Мюнцера, не нем, имеет иные способы общения с человечеством, как то: озарение пророков, видения, а также свидетельство всего сущего. Как писал Джон Босси, «судя по блестящей проповеди Мюнцера перед саксонскими князьями по второй главе Книги пророка Даниила, главной задачей его учения являлось обличение официальных реформаторов… как писак, торгующих словом, и утверждение свободы доступа «простого человека», в том числе неграмотного, к духу Христову»[85].

Некоторое время Мюнцер надеялся убедить саксонские власти применить силу для очищения церкви. В проповеди перед братом и соправителем Фридриха Мудрого Мюнцер сравнивал себя с пророком Даниилом, обращающим Навуходоносора к Богу. После того как его призыв не достиг цели, чего и следовало ожидать, Мюнцер направил свой милленаристский пыл в равной мере и против духовенства, и против князей. Поскольку из-под пера Лютера тогда вышло «Послание саксонским князьям о мятежном духе в Альштедте», Мюнцер его тоже отнёс к категории вероломного духовенства. Осудив, таким образом, все существующее общество, он увидел в простом народе, великой страдающей массе человечества особое орудие Господа, призванное в грандиозном апокалипсисе уничтожить сложившийся порядок вещей. Цитируя пророка Иеремию, Мюнцер называл свои воззвания «молотом, который расколет скалу» падшего «христианского мира». В качестве подготовки к решительным действиям он организовал из альштедтцев военизированную «лигу избранных». Правда, всё свелось лишь к разрушению маленькой часовни за городскими стенами, но князья были достаточно встревожены, чтобы припугнуть Мюнцера. В начале 1524 г. он внезапно сбежал из города под покровом ночи, бросив молодую жену, ребёнка и книги.

На сей раз он нашёл прибежище в Мюльхаузене, который в то время размерами превышал Дрезден и Лейпциг, вместе взятые. Город терзало особенно бурное реформирование под руководством беглого монаха-цистерцианца Генриха Пфайфера. Мюнцер примкнул к протестантам, выступающим против городского совета, и два проповедника вместе создали ещё одно военизированное сообщество — «Вечную лигу». Однако на данном этапе борьбы реформаторы вскоре проиграли, и следующую зиму Мюнцер провёл в Шварцвальде среди крестьян, уже готовых к открытому бунту. Но весной он возвратился в Мюльхаузен ради второго — и победного — раунда Реформации[86]. На смену свергнутому городскому совету пришёл новоизбранный «Вечный совет». Возобновила существование военная лига с «радужным флагом», символизировавшим возрождение человечества после библейского потопа. Впоследствии Мюнцер заявлял, что программа союза основывалась на принципе omnia sunt communia (всё есть общее), то есть всеми вещами надлежало владеть сообща, хотя каких-либо конкретных шагов к осуществлению провозглашённого идеала ни в Альштедте, ни в Мюльхаузене не делалось.

В этот момент до Тюрингии с юга докатилась великая Крестьянская война. Мюнцер в апокалиптическом экстазе призвал жителей Альштедта вступить в мюльхаузенскую лигу, чтобы «ковать, бить по наковальням Нимрода». Уповая, что «люди станут свободными и Господь будет единым Владыкой над ними», он повёл своё трёхсотенное войско на соединение с несколькими тысячами крестьян и рудокопов, ставших лагерем в соседнем городке Франкенхаузен. Иными словами, Мюнцер со своей лигой влился в уже существующее народное движение, не милленаристское, а выдвигавшее вполне конкретные и специфические требования.

Скоро на сцену выступили и князья. В день битвы 15 мая вокруг солнца появилась необычайная корона. Восседая на коне, Мюнцер обратился к крестьянскому войску, провозглашая, что этот радужный ореол — предзнаменование их победы. Последовавшая битва обернулась бойней, унёсшей жизни около семи тысяч крестьян. Вскоре после этого Мюнцера схватили и подвергли пыткам. Он признался в подрывных замыслах, принёс публичное покаяние и был казнён. Мюльхаузенская коммуна Мюнцера, если можно её так назвать, просуществовала два месяца.

Если искать в этой истории предвестия современного социализма, на ум прежде всего приходит не Маркс, а Бакунин с его девизом: «Страсть к разрушению есть вместе с тем и творческая страсть» (1842). О том, чтобы связать Мюнцера с современным радикализмом, лучше не думать. В его немногочисленных апокалиптических сочинениях, равно как и в недолговечных «лигах» Альштедта и Мюльхаузена, ничто не предвосхищает Оуэна, Фурье или Маркса. В целом бродячая жизнь Мюнцера представляет собой, скорее, патетическую, нежели героическую повесть.

Куда бы он ни приезжал, его деятельность немедленно вызывала такую неразбериху, что ему приходилось бежать в поисках другого пристанища. Его идеология приобретала все более радикальный характер, по мере того как ему снова и снова приходилось скрываться. Со времён Реформации и до 1840-х гг. личность Мюнцера обычно демонизировали вслед за Лютером. Впервые его реабилитировали в 1840-е гг. радикалы-«домартовцы», которые искали революционную традицию в Германии, — соответствующую теорию разработали Энгельс и Каутский. После Второй мировой войны коммунистический режим ГДР возвёл его в ранг великого предтечи. В