Конкистадоры: Новая история открытия и завоевания Америки - Фернандо Сервантес Страница 30

Позже в романе Монтальво персонажем современной истории становится и сама Калафия: не зная о христианстве, она принимает прагматичное решение встать в борьбе за Константинополь на сторону турок, замечая при этом, что в Восточном Средиземноморье удача всегда, кажется, благоволит язычникам. Она напускает на христиан грифонов, но легендарные создания не могут отличить их от турок и вместо этого атакуют последних. Затем Калафия попадает в плен к христианским воинам и ее приводят к Эспландиану, в которого она влюбляется. После того как Эспландиан женится на Леонорине, Калафия принимает христианство, выходит замуж за рыцаря и превращает свой некогда враждебный мужчинам остров в христианское общество, где живут благочестивые мужчины и женщины[293].

Несомненно, испанские поселенцы в Новом Свете читали и комментировали эти истории. Если вспомнить, что острова, о которых Веласкес совсем недавно вскользь упоминал в письме королю Фердинанду, в умах большинства людей все еще твердо ассоциировались с Азией и что все полагали, будто они населены язычниками, которые вскоре убедятся в истинности христианской веры, влияние этих романов на воображаемый мир кастильских искателей приключений сразу начинает казаться очевидным. Для Веласкеса и его товарищей эти истории, являвшиеся предметом бесконечных разговоров во время дружеских тертулий в Сантьяго-де-Куба, имели одинаковый вес с мифами таино и глубоко влияли на то, как колонисты видели новые земли, а также свое место и роль в них. Однако в начале 1516 г. беседы стали менее отвлеченными, поскольку из Испании пришло известие о смерти короля Фердинанда.

Глава 6

Имперские планы

Король Фердинанд болел уже какое-то время. Он старался не выбиваться из жесткого графика, характерного для странствующего монарха: в начале января 1516 г. ему даже удалось поприсутствовать на свадьбе дочери одного из своих многочисленных незаконнорожденных детей в Пласенсии. Оттуда он должен был ехать в Севилью и по дороге 20 января прибыл в небольшой эстремадурский городок под названием Мадригалехо. Король был изможден и понял, что не может продолжать путь. Там доминиканский монах Томас де Матьенсо выслушал его последнюю исповедь и король внес поправки в свое завещание. Первоначально он видел в качестве наследника престола королевства Кастилия своего второго внука, инфанта Фердинанда. Однако теперь Фердинанд отдал предпочтение первому – Карлу Гентскому, старшему сыну Филиппа Бургундского и Хуаны Кастильской.

В его первоначальном выборе имелась ясная логика. Выросший в Испании, инфант Фердинанд был знаком с языками и обычаями Пиренейского полуострова, чего нельзя было сказать о Карле, который родился и вырос при дворе своего отца в Бургундии. Этот план больше соответствовал широко известным, но неудачным попыткам короля Арагона обеспечить свое королевство отдельным наследником мужского пола, которые начались после того, как в 1506 г. Фердинанд женился на Жермене де Фуа. Более того, за несколько месяцев до смерти короля распространился слух, будто причиной болезни Фердинанда было таинственное зелье из яичек быка, которое королева Жермена давала ему в курьезной попытке повысить его мужскую потенцию[294].

Однако, находясь на смертном одре, король оказался готов прислушаться к мнению своих приближенных, которые в подавляющем большинстве поддержали кандидатуру Карла. Практически все они полагали, что бургундский наследник ослабит напряженность между министрами короны и настроенной резко против Арагона кастильской знатью, которая – как оказалось, довольно наивно – ожидала от гостей с севера Европы больших благ для себя. Со своей стороны, бургундцы были прекрасно осведомлены о тесных связях между двумя экономиками, возникших в результате роста производства кастильской шерсти и той ключевой роли, которую сыграли в этом принадлежащие Бургундии Нидерланды. Теперь эти связи стали еще более выгодными благодаря новым коммерческим возможностям, которые открывал Новый Свет. В таких обстоятельствах между Нидерландами и Кастилией начали непрерывно сновать тайные агенты и карьеристы всех мастей, все как один полные решимости устроить дело так, чтобы наследником стал именно Карл[295].

Фердинанд оставил подробные указания, согласно которым регентские полномочия в Кастилии отходили кардиналу Франсиско Хименесу де Сиснеросу (а в Арагоне, Каталонии и Валенсии – незаконнорожденному сыну короля Алонсо Арагонскому), а затем надиктовал необычно прочувствованное письмо Карлу, где выразил сожаление, что «Богу было угодно» не позволить им встретиться перед его кончиной. Он также оставил на попечение Карла свою жену Жермену[296]. На следующий день, 23 января, король Фердинанд умер, встретив свой последний час в «бедном и недостойном домишке», как описал его Пьетро Мартире д'Ангьера[297]. Ему было 63 года.

Новость о смерти короля достигла Бургундии 10 февраля. Карл сразу же взял инициативу в свои руки, решив действовать лаской: он вызвал ко двору всех испанских чиновников во Фландрии и утроил их жалование[298]. Однако даже эти его испанские сторонники испытывали некоторые сомнения относительно Карла в качестве короля Кастилии. Один из них, будущий генерал-инквизитор Алонсо Манрике, 8 марта 1517 г. предупреждал регента Хименеса де Сиснероса, что Карл ничего не знает об Испании и находится под сильным влиянием фламандских чиновников. Манрике беспокоил откровенно профранцузский уклон главного советника Карла, Гийома II де Кроя, сеньора де Шьевра, который уже договорился о браке между принцем и Луизой, тогда еще годовалой дочерью французского короля Франциска I. Но на тот момент кастильцев больше всего встревожило сообщение Манрике, что в далеком Брюсселе Карла вот-вот провозгласят королем Испании[299]. Хотя Кастилию и Арагон номинально объединила власть католических монархов, в годы правления Фердинанда кастильцы яростно противостояли арагонским вельможам, которые играли решающую роль в делах Кастилии; более того, они надеялись, что Бургундия поможет им в конфликте с арагонцами. Теперь же они надеялись, что смерть Фердинанда позволит Кастилии восстановить некоторую степень независимости. Королевский совет Кастилии уже направил Карлу вежливую просьбу оставить их страну в покое. Совет писал, что Карлу «нет никакой нужды использовать титул короля, пока жива королева, наша госпожа и ваша мать». Поступить иначе было бы оскорблением «чести и почтения», которые полагались Хуане «по божественному и человеческому закону». На случай, если ключевая мысль вдруг осталась недостаточно ясной, совет напоминал Карлу: «По смерти католического короля, вашего деда, вы не приобрели никаких владений, которыми еще не обладали; ибо эти королевства ему не принадлежали»[300].

Эта просьба не была услышана. Сам Карл уже подпал под влияние арагонских советников деда. Среди тех, кому он недавно пожаловал награды, были арагонские вельможи, которых из-за подозрений в коррупции ненавидела вся Кастилия, но которые стекались к бургундскому двору, зная, что смерть Фердинанда сделала Карла бесспорным королем Арагона – но не Кастилии. Среди них был и самый влиятельный секретарь покойного Фердинанда, Лопе Кончильос-и-Кинтана. Также в этой группе состояло немало конверсос, новообращенных евреев, которых в то время в Кастилии очень недолюбливали. Оглядываясь на Бургундию в поисках решения своих проблем с арагонцами, кастильская знать меньше всего желала увидеть объединенное правительство из фламандцев, арагонцев и конверсос, но теперь подобный исход казался весьма вероятным. Как иронично выразился секретарь Хименеса де Сиснероса, он предпочел бы доверить дела Кастилии самому горделивому французу, чем подобному сброду[301].

Такой расклад поставил регента в щекотливое положение. Столкнувшись с группировками воинственных аристократов, которые все еще могли использовать в качестве ценного козыря инфанта Фердинанда и были полны решимости дискредитировать кардинала в глазах бургундских министров Карла, Хименес де Сиснерос не имел другого выбора, кроме как прибегнуть к репрессиям. Изолировав инфанта от его сторонников, Сиснерос приступил к формированию территориального ополчения. При поддержке городов Кастилии, каждый из которых должен был выставить отряд численностью, пропорциональной своему населению (Авила и Сеговия – по 2000 человек; Толедо – 3500), он в короткий срок собрал хорошо вооруженную армию примерно в 30 000 человек. Любые жалобы, которые его враги подавали министрам Карла в Брюсселе, не получали хода из-за твердой убежденности Сиснероса в том, что именно Карл должен был стать бесспорным преемником Фердинанда в Кастилии