«Распил» на троих: Барк — Ллойд-Джордж — Красин и золотой запас России - Сергей Владимирович Татаринов Страница 30

Ллойд-Джордж умело подыгрывал Барку, внешне поддерживая его позицию в нервной перепалке с Рибо, но при этом твердо и последовательно продвигая британскую позицию. Таким образом, он обеспечивал недоверие и личную неприязнь между двумя своими партнерами по переговорам, у которых имелось куда больше оснований для достижения взаимного согласия между собой, чем с англичанами. И необходимо признать, что Ллойд-Джордж в этом преуспел. От этого выиграло лишь личное самолюбие Петра Львовича. Более того, Барк доходит до того, что признается в подсознательном желании искать перед лицом «происков» со стороны Рибо покровительства, если не защиты, у канцлера британского Казначейства. Так, описывая свои ощущения после получения проекта протокола февральской встречи в Париже, который, по его мнению, искажал смысл достигнутых договоренностей, он отмечает: «Под первым впечатлением я, несмотря на поздний час, хотел тотчас же пойти к Ллойд-Джорджу… Поборов, однако, это мое первое побуждение, я вспомнил…»[354] Что вспомнил Барк (а это изречение германского политика Отто фон Бисмарка: «Плохое настроение — не в духе политики») — не столь и важно. Важно то, что российский министр стал рассматривать британского министра с первой встречи как патрона, политика, заведомо наделенного большим влиянием и авторитетом, чем он сам. И это было губительно для интересов Российской империи.

Позиция же Ллойд-Джорджа проста, как апельсин: Россия уже получила два кредита — на 12 млн и 20 млн ф. ст. Они должны войти в общий итог в 100 млн ф. ст., т. е. остается предоставить Петрограду не более 68 млн ф. ст.[355] Франция же согласилась в конечном итоге открыть в 1915 г. кредит ей для России, установив верхний предел максимум в 625 млн франков (25 млн ф. ст.).

Безусловно, будет несправедливым утверждать, что Барк не пытался выражать свою точку зрения на конференции. Так, поддерживая репутацию страны как надежного заемщика, он заявил на одной из первых встреч по кредитным вопросам с союзниками в 1915 г., что «в течение всей финансовой истории России не было случая, чтобы имели место задержки в платежах кредиторам»[356]. Такое утверждение, если оно действительно имело место, безусловно, носило весьма спорный характер, поскольку примеров его несоответствия исторической правде достаточно. Но все же.

Если верить Пуанкаре, то Барк проявил полную неосведомленность о положении дел в русской армии: «Я спрашиваю его, как обстоит дело с ружьями и снаряжением. Он ничего об этом не знает. Русский военный министр ни разу не сообщал своим коллегам детали относительно состояния вооружения, характер которых мог бы внушить им беспокойство. Ни разу он не говорил им, что великий князь Николай Николаевич и генеральный штаб обращались к нам с настоятельными и спешными просьбами о высылке оружия»[357].

И Барк не выдержал напора Ллойд-Джорджа. 5 февраля 1915 г. его рука не дрогнула: он подписал с министрами финансов Великобритании и Франции финансовое соглашение о кредите. Приговор российскому золотому запасу был вынесен, а равно и русскому хлебу. И это в стране, где уже начинала остро ощущаться нехватка продовольствия: «Российское правительство изъявляет согласие облегчить всеми возможными способами вывоз пшеницы и других продуктов, в которых могут иметь нужду союзные страны»[358]. Своим-то крестьянам не привыкать — зубы на полку!

У меня нет сомнений, что Барк на той памятной первой встрече с западными союзниками поначалу действительно пытался как-то обосновывать, аргументировать свою позицию и проявлял некоторую готовность защищать золотой запас империи, хотя уже до этого согласился с первой поставкой золота через Архангельск. Но если Рибо в своих действиях находил полную поддержку со стороны президента Франции, который живо интересовался ходом переговоров в ежедневном режиме, то Барк был, по существу, предоставлен сам себе, поскольку, как мы помним, перед командировкой его не удосужились даже надлежащим образом проинструктировать ни царь, ни председатель правительства.

«Рибо докладывал мне о беседе по финансовым вопросам, которую он вел с Барком и Ллойд-Джорджем»[359], — отмечает Пуанкаре. Но он требует, чтобы металлическая наличность Банка Франции могла быть предоставлена к услугам Лондона в случае сокращения золотого запаса Банка Англии.

Следует признать подозрительность Рибо по отношению к англичанам вполне обоснованной. В то время он даже не мог подозревать, насколько нечестную игру ведет с ним Лондон. К тому моменту Банк Англии и Джек Морган[360] договорились о тайном сотрудничестве в побуждении Франции к отправке золота в интересах Великобритании в США. Рибо не был осведомлен об этом сговоре и с доверием относился к Моргану, который всячески демонстрировал свою расположенность к французам. Он даже нарушил главное правило — не оставлять следов. Джек Морган зашел настолько далеко, что передал Рибо письмо, в котором гарантировал получение кредита от Банка Англии в 16 млн ф. ст. в обмен на поставку золота на 8 млн ф. ст. Морган настоятельно убеждал Рибо, что это наилучший вариант для Франции, в то время как сам постоянно находился в негласном контакте с Канлиффом. Более того, у англичан имелся свой тайный источник во французском министерстве, который информировал их о продвижении письма Моргана по инстанциям. При этом американец не упускал возможности подчеркнуть свою полезность в данном вопросе, ибо даже Канлифф признавал, что «очень трудно заставить их [французов] увидеть это [свою выгоду от сделки]»[361]. Запомните, пожалуйста, это имя: с Джеком Морганом мы еще встретимся.

И чтобы больше не возвращаться к этому вопросу, отмечу, что, несмотря на все стенания Пуанкаре, поставки французской звонкой монеты через Лондон в США были все же незначительны. И реально начались только в декабре 1916 г. К маю 1917 г. на боевых кораблях 11 партиями доставили около 1,42 млн унций золотой монеты на сумму 5,394 млн ф. ст. Еще 1,24 млн унций поступили в июне 1917 г. Таким образом, общий размер поставки немного превысил 10,127 млн ф. ст.[362]

Стремясь опередить возможность возникновения в Петрограде оппозиции дальнейшим отправкам золота в интересах Великобритании за границу, 10 февраля 1915 г. Барк дал из Парижа через Извольского следующую телеграмму: «В случае посылки золота Английский банк будет кредитовать Государственный банк соответствующей суммой в фунтах стерлингов. Имея в виду сохранение золотого запаса и права эмиссии, я в особенности настаивал на двух пунктах: именно на посылке золота только в виде займа, а не продажи его, причем оно должно быть возвращено через некоторое время Государственному банку, а также на том, чтобы эквивалент мог быть занесен в баланс Государственного банка»[363].

Итак, Барк фактически прямым текстом говорит о том, что Государственный банк будет продолжать эмиссию бумажных денег под несуществующее золотое обеспечение, когда сам металл к тому времени перекочует в хранилища Банка