История царя Пирра Эпирского - Саркис Суренович Казаров Страница 27

Надписей, содержащих упоминания о Пирре, немного (при этом большая часть из них была найдена не в Эпире). Следует упомянуть:

1) Посвящение царя в Додону после победы при Гераклее (Ditt. Syll3., № 392);

2) Посвящение Пирра в храм Афины в Линде на Родосе, упоминаемое в Линдской хронике (Chron. Lind., XL, Blinkenberg = FgrHist 552 Fl);

3) Надпись на статуе Пирра, посвященной ему жителями Каллиполя в Этолии (Ditt. Syll3., № 369 = IG2, IX, 1, № 154).

4) Около полувека назад в Локрах итальянскими археологами был обнаружен «архив» храма Зевса Олимпийского, содержащий, помимо прочего, сведения о выделении из казны святилища значительных финансовых средств царю, которым, видимо, был Пирр[238].

Кроме надписей, дополнительным материалом являются монеты. Как отметил П. Гаруфалиас, Пирр чеканил монеты:

1) когда вернулся из Египта в Эпир;

2) когда стал царем Македонии в первый раз;

3) когда, находясь в Амбракии, готовился к военной кампании в Италии;

4) во время самих военных операций в Италии и Сицилии;

5) когда стал царем Сицилии;

б) когда во второй раз стал царем Македонии[239].

Таким образом, местом чеканки монет Пирром был не только Эпир, но и Македония, Южная Италия и Сицилия. Монеты Пирра содержат на реверсе изображения богов — Афины в коринфском шлеме, Персефоны, Зевса Додонского, Артемиды, Ахилла. На аверсе почти всегда имеется надпись ΒΑΣΙΛΕΩΣ ΠΥΡΡΟΥ, однако изображений самого Пирра ни на одной из отчеканенных им монет нет.

Глава II

ОБРАЗ ПИРРА

В СОВРЕМЕННОЙ ИСТОРИОГРАФИИ

Французская историография

Возникновением в Новое время интереса к личности Пирра, его трагической и неординарной натуре мы обязаны французским философам и историкам. Эпоха Просвещения, наступившая во Франции в конце XVII – начале XVIII в., как бы в наследие от эпохи Возрождения получила большой интерес к античной истории, к выдающимся деятелям древней Греции и Рима.

Французский философ Μ. Монтень (1533–1592 гг.) может считаться своего рода предтечей эпохи Просвещения. Он прекрасно знал классические языки и читал в подлиннике работы Плутарха, в том числе и написанную им биографию Пирра. Именно наследие Плутарха давало необходимый материал для анализа человеческой природы, который проводил Μ. Монтень.

Для французского философа Пирр проигрывал в сравнении с «доблестными» римлянами. Он писал: «Натуре моей более свойственно следовать примеру Фламинина, которому ближе были те, кто в нем нуждался, чем те, кто мог его облагодетельствовать, нежели примеру Пирра, унижавшегося перед сильными и надменного со слабыми»[240].

По мнению Μ. Монтеня, заслуживает порицания случай с переодеванием Пирра со своим соратником Мегаклом, ибо полководец должен своим видом воодушевлять солдат: «Одевшись в доспехи Мегакла и, отдав ему свои, он, конечно, спас свою жизнь, но зато потерпел другую беду — проиграл битву»[241] (укажем, что здесь Μ. Монтень допустил ошибку, так как эту битву Пирр все же выиграл). Философ порицает Пирра и за неумеренность и честолюбие. Анализируя беседу Пирра с Кинеем накануне экспедиции царя в Италию, Μ. Монтень сделал морализаторский вывод: mores cuique sui fingunt fortunam («наша судьба зависит от наших нравов»)[242].

Можно отметить, что к образу Пирра обращались также философ Ж.-Ж. Руссо и вождь якобинцев Μ. Робеспьер[243].

Однако первой попыткой составления подлинно научной биографии Пирра стоит считать труд французского историка Ж. Журдана «История Пирра, царь Эпира». Это первая известная нам работа, специально посвященная жизни и деятельности эпирского царя. Для Ж. Журдана «история — это достоверная картина прошлого, рассмотрение которой доставляет удовольствие разуму и сердцу, позволяет сопереживать, сочувствуя одним героям и ненавидя других. И в этом смысле нет достойнее внимания, чем история Пирра»[244].

Как это ни удивительно, но уже тогда, в середине XVIII в., Ж. Журдан попытался сделать пусть робкую, но все же попытку критики источников. С его точки зрения, греческие историки являлись подлинными рабами Рима, а их работы проникнуты злобой их господ и лесть заглушает в них естественные чувства. «Правда только скользит у них из-под пера»[245]. Не лучше и римские авторы: следуя своим пристрастиям, они готовы замарать любого героя, если только он — враг Рима.

Ж. Журдан порицал захватнические войны римлян. Полемизируя с теми, кто отождествлял эпоху Республики с добродетелями и мудростью граждан, он не верил в справедливый характер этих войн: тот, кто обирает нищих в пользу своих сограждан и ради пополнения государственной казны, действует не ради справедливой цели.

Французский историк избрал необычный для нашего времени метод рассмотрения личности и деятельности своего героя — посредством постоянного сравнения Пирра с Александром Великим. Если в Александре Ж. Журдан видел «принца, выросшего в нормальных условиях, владевшего искусством полководца, с отцом, взрастившем его, как величайшего деятеля античности», то о Пирре он писал, как о «сироте с мечом в руке и с очень слабой поддержкой»[246]. Постепенно Пирр занял соответствующее ему положение, хотя его образование было гораздо хуже, чем у Александра. Оба были отважны и неустрашимы, однако к боевым действиям Пирр был всегда ближе, чем Александр. Его чаще можно было увидеть в сражении, он всегда руководил военными действиями.

Моральные качества Пирра тоже гораздо выше, чем у Александра. В отличие от македонянина, Пирр лишь один раз нарушил заключенный договор (в отношении Деметрия Полиоркета) и то, имея для этого личные мотивы. Тогда как Александр в своих бесчисленных грабежах и убийствах более похож на разбойника, Пирр никогда не был жесток с врагом. Он проливал кровь только в сражениях, был человечен, приветлив, менее чувствителен к личному осуждению, одним словом, был человеком широкой души. «В Александре этого не было»[247].

Едва ли можно согласиться с тезисом Ж. Журдана о том, что Пирр, в отличие от Александра, не имел советников. Рядом с Пирром долгое время находился мудрый фессалиец Киней, военные дела он всегда мог доверить смелому и решительному стратегу Милону, к числу его командиров относились Никомах и Мегакл, одевший в битве на себя доспехи царя и тем спасший его жизнь. Их трудно было поставить на одну доску с целой плеядой великих полководцев и государственных деятелей, окружавших Александра, тем не менее они были.

Ж. Журдан был убежден в том, что Пирр был не менее, а даже более великим, чем Александр, и главная задача историка — воздать должное многочисленным заслугам эпирского царя.

Мы не найдем в упомянутом сочинении ни справочного аппарата, ни ссылок на какие-либо работы. Более чем через сто лет после выхода в