Александр Королев - Загадки первых русских князей Страница 27

Итак, Ольга принадлежала к знатному кривичскому (Псков и Изборск — центры кривичей), словенскому, варяжскому или даже финно-угорскому роду, влияние которого распространялось на Новгород и Псков, то есть вообще на русский Север-Запад. Вероятно, связи со знатью Севера обеспечивали ей авторитет среди русских князей и выделяли ее среди других жен Игоря, которые, в традициях того времени, конечно же, у него были.

Однако и еще одно обстоятельство усиливало позиции Ольги. Она была не просто женой Игоря, но и, как видно из рассказа о распределении ею дани с древлян, самостоятельной правительницей Вышгорода. Значение Вышгорода было велико. Город возник всего в 12–15 км от Киева и с самого начала представлял собой мощную крепость, которая позднее служила хорошим щитом для защиты Киева с севера. Подобное расположение Вышгорода по отношению к Киеву позволило ряду историков рассматривать его как некий «придаток», пригород «матери городов русских». Вряд ли это справедливо, по крайней мере, по отношению к Вышгороду X века. По данным археологии, в это время территория его была равна современному ему Киеву. Город располагал детинцем (кремлем). Вышгород являлся центром ремесла и торговли. О значении и силе этого города свидетельствует и упоминание «Вусеграда» в сочинении Константина Багрянородного, наряду с другими крупнейшими городами — Смоленском, Любечем, Черниговом. Скорее, правы те историки, которые склонны рассматривать Вышгород как независимый от Киева и, более того, конкурирующий с ним центр.

Летописное известие о том, что Ольга управляла Вышгородом, может на первый взгляд показаться неожиданным. Женщина — правительница города?! В X веке? Это когда героями были дикие и суровые первые киевские князья, подчинявшие своему влиянию не менее дикие и вольнолюбивые славянские племена. Это в эпоху-то жестокости и варварства, потоков крови и разгула страстей! Когда существовал культ удальства и силы, доминирующей над разумом! В эпоху далеких походов за чужие моря, грабежа местного населения, насилия по отношению к пленницам! Летописцы-христиане, как мы видели, решительно осудили «звериные» и «скотские» брачные обычаи древлян, радимичей, вятичей и северян IX–X веков: кражи девиц у воды или во время игрищ, многоженство.

Еще более потрясающие картины из древнерусского быта рисует нам рассказ арабского путешественника Ахмеда ибн Фадлана, посетившего в 920-х годах столицу Волжской Булгарии город Булгар и ставшего свидетелем похорон какого-то знатного руса, прибывшего туда же по торговым делам. Что за русов наблюдал любопытный араб и из какой Руси (Киевской или Тмутараканской) прибыли они, так и останется неизвестным. Согласно сообщению Ибн Фадлана, когда умер богатый рус, то другие русские купцы из их поселения в Булгаре собрали все имущество покойного и поделили его на три части. Одну треть отдали его семье, за счет другой трети провели все приготовления к похоронам, а еще на одну треть купили вина и пищи, которые должны были быть выпиты и съедены на поминках. Затем члены семьи умершего обратились к девушкам из числа бывших наложниц покойника с вопросом: «Кто из вас умрет с ним?» Одна из девушек согласилась сделать это. Все последующие дни вплоть до дня похорон избранная пила вино, пела, веселилась, предаваясь всевозможным удовольствиям. В день похорон девушка бродила по поселку русов, заходила в каждый из домов, где отдавалась всем жившим в нем мужчинам. Таким образом русы-мужчины выражали свое уважение к памяти умершего товарища. Затем девушка отправилась в палатку, в которой находился труп ее господина. Следом за ней в палатку вошли шестеро мужчин, каждый из которых, по очереди, овладел девушкой. После этого девушку положили рядом с телом ее хозяина, двое из вошедших мужчин взяли ее за ноги, двое — за руки. В палатку вошла жившая в поселке русов старуха, которую, по словам Ибн Фадлана, русы называли «ангелом смерти». Она обвила вокруг шеи девушки веревку, противоположные концы которой дала мужчинам из числа вошедших и еще остававшихся не занятыми в действе. По сигналу «ангела смерти» мужчины начали душить девушку веревкой, а сама старуха одновременно принялась вонзать несчастной между ребрами острый кинжал с широким клинком. После совершенного таким образом убийства, руса и девушку поместили на ладье, туда же положили двух зарезанных быков, двух лошадей, петуха и курицу. Затем корабль подожгли. Не прошло и часа, как ладья со всем содержимым превратились в пепел. На месте сожжения русы насыпали большой курган и удалились по домам.

Два вышеописанных сообщения, одно из которых повествует о похищении женщин мужчинами, а другое — о девушке, ставшей жертвой эгоизма мужчин, пожелавших, чтобы и на тот свет их сопровождала, кроме скота и птицы, еще и красивая женщина, стали по существу определяющими в формировании мрачных представлений многих современных авторов о положении женщины в языческой Руси. Между тем при внимательном чтении приведенных источников можно обратить внимание на детали, которые несколько смягчают мрачность описанных летописцем и ученым арабом картин. Древнерусский книжник-христианин, возмущаясь дикостью нравов «поганых», слишком увлекался и не замечал, как проговаривался о том, что если у древлян невест воровали, то у большинства славянских племен было принято предварительно сговариваться с невестой об этом предприятии, добившись, разумеется, ее согласия на него. Выходит, что при всей своей первобытной дикости славяне сохраняли за женщиной право выбора, что свидетельствует о проявлении частных, индивидуальных интересов женщины, или, проще говоря, это свидетельствует о сохранении своего «я» у славянских женщин. Подобному преимуществу как право выбора могли позавидовать не только современницы просвещенного летописца, но и даже женщины конца XIX века, выдаваемые зачастую замуж без учета их мнения. Кстати, этнографы отмечают, что умыкание девушек с их согласия сохранилось как брачный ритуал в северных и зауральских землях, где в крестьянской среде и в XIX веке браки-«убегом» были частым явлением.

Что же касается рассказа Ибн Фадлана, то следует учитывать, что в представлениях древних народов женщина могла попасть в рай только вместе с мужчиной, то есть будучи похороненной вместе с ним. Следовательно, среди девушек могли быть и такие, которые добровольно вызывались на смерть. Кроме того, убитая девушка была наложницей покойного руса. Статус ее был близок к статусу рабыни, то есть она приравнивалась к скоту. И хотя представления у русов о «законном» браке в те времена были довольно-таки смутными, статус женщины, родившей от мужчины ребенка, а тем более статус его постоянной, «любимой» жены был, разумеется, выше, чем рабыни для плотских утех мужчины. В жертву, как правило, приносилась рабыня, в то время как жены, особенно имевшие детей, оставались в живых, наследовали имущество умершего и вместе с другими членами семьи выбирали девушку, которая должна была сопровождать мужчину в его далеком путешествии в страну предков. Кстати, сожжение с рабыней мог позволить себе лишь очень богатый человек, в то время как бедняка сжигали в полном «одиночестве» и в небольшой лодке. Тот же Ибн Фадлан, рассказывая об обычаях русов, четко противопоставлял «законных» жен рабыням, когда описывал украшения, которыми русские мужчины одаривали своих жен: «На шее они имеют золотые и серебряные цепи, ибо когда муж имеет 10 000 дирхемов, делает он жене цепь, когда имеет 20 000 дирхемов, делает он ей две цепи, подобным образом каждый раз, когда у него прибавляется 10 000 дирхемов, прибавляет он другую цепь своей жене, так что часто одна из них имеет много цепей на шее». Один дирхем — это серебряная монета весом около трех граммов. По существу цепи на шее жены, впрочем, как и сам внешний облик женщины, являлись показателем солидности, состоятельности ее мужа. И жен своих русы берегли и лелеяли.

Таким образом, следует признать неверными представления о женщине языческой эпохи как о несчастном забитом существе, не имеющем права выбора и обреченном умереть вместе с мужем. О том, что жены продолжали владеть имуществом и после смерти мужа, свидетельствует договор Руси с Византией 911 года, в котором сказано, что даже жена бежавшего убийцы получает часть его имущества, определенную законом. Кстати, те же договоры Руси с Византией позволяют нам утверждать, что женщины активно участвовали и в политической жизни Руси в X веке. Например, договор Руси и Византии 944 года, в заключении которого участвовали все русские князья, подписали наряду с мужчинами и несколько женщин — Ольга, жена киевского князя Игоря, Предслава и Сфандра. Участие женщин в политической жизни Руси того времени также свидетельствует об их самостоятельности. Для того чтобы участвовать в подписании внешнеполитического договора подобного уровня, женщина должна была управлять какой-нибудь территорией, иметь дружину и вести такой же образ жизни, что и князья-мужчины. О том, что у русских княгинь были свои дружины, не хуже дружин их мужей, свидетельствуют скандинавские саги. Можно вспомнить и изображение древнерусских женщин в былинах, где они наделены силой, хитростью и ничем не уступают мужчинам. Слава об уме, впрочем, как и о красоте, славянских женщин распространилась далеко за пределами Киевской Руси. Уже упоминавшийся восточный поэт XII века Низами в поэме «Семь красавиц», создавая обобщенный образ славянской княжны X–XII веков, писал: