Барселона. Полная история города - Рамон Наварете Страница 26

ополченцев; каждый из них был по сути дела политической организацией, подчиненной своей партии не в меньшей мере, чем центральному правительству. На первых порах Оруэлл не стал разбираться в хитросплетениях политики в Каталонии и Испании в целом. Он разделял представление об испанской гражданской войне как начале решительного противоборства с наступлением фашизма»78.

У Джорджа Оруэлла читаем:

«Я впервые находился в городе, власть в котором перешла в руки рабочих. Почти все крупные здания были реквизированы рабочими и украшены красными знаменами либо красно-черными флагами анархистов, на всех стенах были намалеваны серп и молот и названия революционных партий; все церкви были разорены, а изображения святых брошены в огонь»79.

Никто не говорил больше «сеньор» или «дон», не обращались даже на «вы» – самым ходовым было слово «товарищ», и все обращались друг к другу на «ты».

Личных автомобилей не было видно – их конфисковали, а все трамваи, такси и прочий транспорт раскрасили в красный и черный цвета анархистов.

Джордж Оруэлл свидетельствует:

«Повсюду бросались в глаза революционные плакаты, пылавшие на стенах яркими красками – красной и синей, немногие сохранившиеся рекламные объявления казались рядом с плакатами всего лишь грязными пятнами. Толпы народа, текшие во всех направлениях, заполняли центральную улицу города – Рамблас, из громкоговорителей до поздней ночи гремели революционные песни. Но удивительнее всего был облик самой толпы. Глядя на одежду, можно было подумать, что в городе не осталось состоятельных людей. К „прилично“ одетым можно было причислить лишь немногих женщин и иностранцев,– почти все без исключения ходили в рабочем платье, в синих комбинезонах или в одном из вариантов формы народного ополчения. Это было непривычно и волновало. Многое из того, что я видел, было мне непонятно и кое в чем даже не нравилось, но я сразу же понял, что за это стоит бороться. Я верил также в соответствие между внешним видом и внутренней сутью вещей, верил, что нахожусь в рабочем государстве, из которого бежали все буржуа, а оставшиеся были уничтожены или перешли на сторону рабочих. Я не подозревал тогда, что многие буржуа просто притаились и до поры до времени прикидывались пролетариями»80.

А вот еще одно интересное наблюдение Джорджа Оруэлла:

«К ощущению новизны примешивался зловещий привкус войны. Город имел вид мрачный и неряшливый, дороги и дома нуждались в ремонте, по ночам улицы едва освещались – предосторожность на случай воздушного налета,– полки запущенных магазинов стояли полупустыми. Мясо появлялось очень редко, почти совсем исчезло молоко, не хватало угля, сахара, бензина; кроме того, давала себя знать нехватка хлеба. Уже в этот период за ним выстраивались стометровые очереди. И все же, насколько я мог судить, народ был доволен и полон надежд. Исчезла безработица и жизнь подешевела; на улице редко попадались люди, бедность которых бросалась в глаза. Не видно было нищих, если не считать цыган. Главное же – была вера в революцию и будущее, чувство внезапного прыжка в эру равенства и свободы»81.

Став ополченцем, Оруэлл прошел краткий «курс обучения». Сам он называет это «так называемым обучением». С 1922 по 1927 год он служил в колониальной полиции в Бирме и кое-что в этом понимал, и его удручало состояние военной подготовки ополченцев. С его точки зрения, в казарме царил «невероятный хаос». «Новобранцы – в большинстве своем шестнадцати-семнадцатилетние парнишки, жители бедных барселонских кварталов, полные революционного задора,– совершенно не понимали, что такое война. Их даже невозможно было построить в одну шеренгу. Дисциплины не было никакой»82.

Так прошло несколько дней, но ополченцы продолжали оставаться «беспорядочным сбродом». Тем не менее их решили показать публике и рано утром погнали строем в городской парк, расположенный на холме позади площади Испании.

* * *

Оруэлл критикует обычаи испанцев:

«Испанцы многое делают хорошо, но война – это не для них. Все иностранцы приходили в ужас от их нерасторопности и прежде всего – от их чудовищной непунктуальности. Есть испанское слово, которое знает – хочет он этого или нет – каждый иностранец: „mañana“, „завтра“ (буквально – „утро“). При малейшей возможности дела, как правило, откладываются с сегодняшнего дня на „маньяна“. Это факт такой печальной известности, что вызывает шутки самих испанцев. В Испании ничего, начиная с еды и кончая боевой операцией, не происходит в назначенное время. Как правило, всё опаздывает; но время от времени, как будто специально для того, чтобы вы не рассчитывали на постоянное опоздание, некоторые события происходят раньше назначенного срока. Поезд, который должен уйти в восемь, обычно уходит в девять-десять, но раз в неделю, по странному капризу машиниста, он покидает станцию в половине восьмого. Это может стоить немалой трепки нервов»83.

Оруэлл был возмущен пассивностью западных государств перед лицом фашистской угрозы. Выступили только «необязательные» испанцы, и в Испании анархисты и POUM стали действовать вместе. Оруэлл отмечает глубокую укорененность анархизма в Испании, а также несомненные заслуги анархистов в защите республики. И сам он, чтобы было понятно, вступил в отряд ополчения (милиции), сформированный POUM – партией, взаимодействовавшей с Независимой рабочей партией Великобритании. Формально он приехал в Испанию писать газетные материалы, но почти сразу же записался в ополчение, ибо это показалось ему «единственно правильным». Он придерживался социалистических взглядов и хотел сражаться против фашизма, но он еще не знал, чем это все для него закончится.

«Победить или умереть!» Плакат республиканской партии POUM. 1936

В своем отряде Оруэлл был одним из немногих, кто умел обращаться с винтовкой. Но, тем не менее, отряд вскоре был направлен на Арагонский фронт, где Оруэлл до конца апреля 1937 года сражался в рядах республиканцев.

С одной стороны, пребывание на фронте способствовало более глубокому осознанию сущности испанских событий. С другой стороны, на фронте он находился в полной изоляции. Оруэлл пишет: «На фронте чувствуешь себя совершенно отрезанным от внешнего мира: даже о событиях в Барселоне мы имели лишь смутное представление»84.

Наконец, 25 апреля, отряд Оруэлла сменила другая часть, и он, сдав винтовку, покинул фронт, мечтая о чистой одежде, горячей ванне и сне в нормальной постели. Он поспал несколько часов в сарае в Монфлорите, потом прыгнул в попутный грузовик, успел на пятичасовой поезд в Барбастро, чудом пересел на скорый поезд в Лериде, и 26 апреля, в три часа дня, приехал в Барселону. И вот там-то для него начались настоящие неприятности.

Он мечтал бить фашистов, но при этом был раздосадован медлительностью POUM. Он уже был готов был перевестись в коммунистические