Музей языков. Конрад Гесснер и книги-полиглоты XVI в. - Михаил Львович Сергеев Страница 21

Гесснера. Находясь в Венеции, он получил из библиотеки Диего Уртадо де Мендосы рукопись сборника нравоучительных сентенций («Мелисса», т. е. «Пчела»), составленного византийским монахом Антонием (конец XI–XII в.) (Bibliotheca universalis 1545, 60a). Тексты в нем, взятые преимущественно из Священного Писания и богословских сочинений, были сгруппированы тематически. В 1546 г. Гесснер организовал издание латинского перевода «Мелиссы» в одном томе с сочинениями Максима Исповедника (580–662)[255] и христианского апологета Татиана (II в.) (первую часть «Мелиссы» и речь Татиана перевел сам Гесснер)[256].

По содержанию «Мелиссу» можно поставить в один ряд с другими изданиями нравоучительных текстов, в которых принимал участие Гесснер: аллегорическими истолкованиями Гомера; сборником эпиграмм Марциала, очищенным от фривольностей и приспособленным для школьного чтения (см. Leu 2014); «Размышлениями» Марка Аврелия. Кроме того, Гесснера, несомненно, должна была привлечь жанровая близость «Мелиссы» гуманистическим собраниям «общих мест» (loci communes, греч. τόποι) – то есть цитат из книг, сгруппированных по тематическим рубрикам или ключевым словам, в роли которых, как правило, выступали понятия моральной философии, политики и богословия[257]. «Местами» назывались и сами заголовки, и тексты, собранные под ними.

Составлению таких сборников, в большей или меньшей степени передающих индивидуальность составителя (по крайней мере его индивидуальный опыт (про)чтения), придавалось огромное значение в риторике и педагогике XVI в. начиная с работ Эразма, Вивеса и Меланхтона (см. Moss 2002, 177–229). Предполагалось, что книги сентенций, нравоучительных пассажей и риторических украшений, сложенные учениками собственноручно и, по сути, представляющие собой структурированные читательские дневники, будут направлять и документировать их чтение, а затем станут подспорьем как при интерпретации авторов, так и в сочинении собственных текстов (в том числе при выполнении школьных упражнений в риторике). С помощью такого дневника легко можно было найти места Священного Писания, посвященные некоему религиозному вопросу, или истолкования определенных символов у античных и христианских авторов, или примеры тропов и фигур и т. п. Кроме того, как полагал Хуан Луис Вивес, само переписывание цитат из классических текстов способствовало развитию памяти и укреплению нравственности ученика: «Если [ученик] читает автора и [ему] понравилось какое-нибудь выражение или мысль, пусть выпишет. Лучше закрепляется в памяти то, что написали мы сами, чем то, что [написали] другие. При этом, когда мы пишем, дух отвлекается от мыслей о незначительных или постыдных вещах»[258].

В те же годы Гесснер подготовил издание известной позднеантичной компиляции – «Флорилегия» Стобея (Stobaeus 1543). «Флорилегий» также имел «топическую» организацию, но, хотя и составлялся в христианскую эпоху, был собран из текстов языческих авторов, от Гомера и семи мудрецов до Ямвлиха и Фемистия[259]. Гесснер опубликовал третью и четвертую из описанных в «Библиотеке» Фотия «четырех книг отборных цитат, изречений, наставлений»[260] – эта часть традиционно называется антологией или флорилегием, в отличие от первых двух книг, за которыми закрепилось имя эклог.

Цюрихское издание 1543 г. основывалось на editio princeps Джованни Франческо Тринкавелли (Venetiis, 1536)[261], Гесснер исправлял его текст по изданиям античных авторов, цитируемых Стобеем, и рукописному фрагменту «Флорилегия», которым его снабдил базельский типограф Иоганн Опорин. При переводе антологии на латынь он использовал имевшиеся в его распоряжении переводы источников Стобея, а также латинский перевод, сделанный Гуарино Фаворино (1517); впрочем, согласно Отто Гензе, перевод Гесснера заметно отличается от последнего (Hense 1884, 371–372).

Позднее Гесснер подготовил два исправленных издания «Сентенций», вышедших в типографии Фрошауэра в 1549 и 1559 гг. В текст 1549 г. были внесены исправления по рукописи, полученной от Уртадо де Мендосы[262]: они отмечены на полях астериском. Как показал Уильям Джефри Арнотт, сопоставивший печатный текст с конспектом рукописи, сделанным Гесснером на полях своего экземпляра первого издания, несмотря на то что Гесснер считал манускрипт Уртадо де Мендосы «древнейшим» (vetustissimum), это обстоятельство не служило окончательным аргументом при выборе чтения: в ряде случаев Гесснер предпочел чтения вульгаты и собственные конъектуры (Arnott 1967).

Для третьего издания 1559 г. был составлен указатель авторов и сочинений; в нем расписаны все цитируемые произведения и указаны страницы для каждой цитаты (Stobaeus 1559, β4a-β6b). Такая скрупулезность была редким явлением в книгоиздательской практике начала – середины XVI в. (см. Blair 2016a, 88–89). Впрочем, вопреки предположению Энн Блэр, Гесснер не был первопроходцем, но опирался на существовавший образец: вероятнее всего, им стало издание «Пира мудрецов» Афинея 1535 г. под редакцией Якоба Бедрота[263], к которому Гесснер должен был многократно обращаться при составлении «Универсальной библиотеки» (сочинение Афинея служило важнейшим источником сведений об античных авторах). Такой указатель предназначался для читателей-филологов; им же адресовались многочисленные типографские маргиналии, содержащие ссылки на источники[264] (прямым шрифтом), а также примечания, касающиеся перевода[265], рукописных разночтений[266] и конъектур[267] (как правило, курсивом).

Впоследствии флорилегий Стобея и сборник христианских сентенций, сходные по формальной организации, были напечатаны одной книгой[268]. Такое объединение языческой и христианской премудрости соответствовало представлению Гесснера об их существенной взаимосвязи[269]. Из предисловия, написанного Гесснером для издания 1559 г., становится также понятна значительная близость работы над Стобеем и библиографического проекта, который был уже начат в 1543 г., когда том Стобея впервые вышел в типографии Фрошауэра. Пользу компиляции Стобея для современного читателя Гесснер обнаруживал как в литературных достоинствах отобранного им материала (включавшего «самые значимые и блистательные сентенции греков» из «богатых сокровищниц древнейших книг»[270]), так и в том, что эти тексты были редкими, часто недоступными в других источниках – и сохранились они только благодаря компилятивным занятиям Стобея[271]. A propos, следует заметить, что утилитарный подход к источникам, проявившийся уже в издании Марциала и состоявший в стремлении сделать публикуемые тексты максимально полезными для современного читателя, сказался на характере редакторской работы с греческими компиляциями: Гесснер исправлял их текст по книгам Библии и сочинениям классических авторов и устранял повторы при издании нескольких сборников в одном томе, что вызвало справедливую критику современников и потомков[272].

Итак, те же две задачи, которые решали античные компиляторы (сохранение наследия и отбор лучшего), стояли перед Гесснером – автором «Библиотеки», озабоченным, с одной стороны, судьбой книжных собраний и утратой литературного наследия, а с другой стороны, притоком новой информации, умножением числа авторов и сочинений, часто значительно уступающих античным образцам[273]. При этом важнейшие сведения о необъятной литературной продукции требовалось охватить в одном томе библиографического путеводителя. Замысел Стобея был настолько интересен и близок Гесснеру, что тот решился выступить в роли его продолжателя, добавив во второе издание «Флорилегия», кроме материала рукописи Уртадо де Мендосы, некоторые дополнительные тексты[274]: например, приписывавшуюся Аристотелю книгу «О добродетелях» он разделил на цитаты и