Византийские церкви и памятники Константинополя - Никодим Павлович Кондаков Страница 16

все ее смуты, лихорадочно – тревожную и на первый взгляд изменчивую политику, сложилась та цельная и могучая византийская Империя, которая оказалась так прочна и устойчива и так долго спасала человечество от ужасов варварской анархии. Но государство, сплоченное из обедневших от разгромов варварских и презрения законов провинций, потянуло для своего уложения все их силы. Доходы городов были отобраны в фиск или поручены для сбора правительственным откупщикам. Казна стала сама производить все сооружения, окружать целые провинции стенами, города наполнять крепостями и башнями и заведывать всем благоустройством, отбирая в свои доходы содержание общественных учителей, врачей. Искусство и наука становятся в безусловную зависимость от правительством начертанных задач, и частная инициатива ослабевает. Во главе народной организации остается единственно духовенство, но и оно преклоняется пред высшими государственными нуждами. Общая мечта о восстановлении во всем объеме всемирного римского владычества Восточною Империей, казалось, была готова осуществиться. По завоевании королевства Вандалов в Африке, уничтожено Остготское государство в Италии и исчезли сами Остготы; захвачена до центра и самая Испания. Но самое исчезновение варварских государств, обезлюдение многих стран, в которых войны и религиозные гонения истребили muriéadav muriéadwn muréiav говоря словами Прокопия, и упадок или разброд прежних военных дружин, своеволие новых еще диких и необузданных, как напр. Герулы и др., притянуло к Империи новых варваров, почуявших добычу: Лангобардов, Аваров, Славян, Турок. Торговля Греков, доселе единственных и повсеместных посредников между крайним Востоком и Западом, переходит мало – помалу в чужие руки Евреев, Арабов. Греческая образованность сосредоточивается в немногих центрах: Константинополе с его университетом из 4 факультетов: богословского, философского, филологического и юридического; Александрии с университетом из 5 отделений, Эдессе, Антиохии и Берите. Но вскоре затем отторжение провинций и стран на Востоке, утрата Сирии, Египта и Африки сузило раскинувшуюся Империю и превратило ее в собственно византийскую. Греческий язык стал исключительно народным и правительственным. Но в этой централизации самое важное дело выпало церкви, которая стала первым государственным учреждением. Начиная с главного эдикта, изгонявшего идолопоклонников из Империи в течении 3 месяцев, других указов, воспрещавших язычникам доступ к должностям, последовал ряд мелких узаконений, упрочивших за иерархией православной церкви ее дисциплину и силу в Империи: власть и значение епископов подняты рядом мер, привилегий и прав, им предоставленных. Имп. Юстиниан не только отличался благочестием, разделяя вполне религиозный энтузиазм и даже увлечение народа, но был, несомненно, мудрым политиком, когда стремился к признанию церкви единственною и неизменною руководительницею веры. Он не выдавал только себя за защитника халкедонского вероучения, но и искренно желал быть им и был бы им всегда, если бы влияние Феодоры, и самой монофизитки, и покровительствовавшей монофизитствовавшему патриарху Анфиму, а также различные политические комбинации не отклоняли его в сторону от православия. Но тот же Юстиниан, увлекаясь своим православием и идеей успокоить Империю под властью единой церкви, открыл эпоху религиозных гонений, каких не знала даже дотоле Византия. И если эти гонения сделали на время невозможными постоянные смуты, народные восстания, разгул диких страстей и кровавых расправ в самом духовенстве, то те же гонения расшатали или даже порвали внутреннюю связь Империи, оторвав от нее весь тот Восток, из которого она почерпала и свои духовные силы и свои главные доходы. Однако, во всем этом мы не имеем еще права усмотреть прямой вины и исключительно одного Юстиниана, так как в этом конечном результате византийской Империи повинны были едва ли не все ее правители, предпочитавшие общему спокойствию Империи согласие с столичною епархией или даже теми, кто ею управлял косвенно.

Мы не имеем точных хронологических данных о большинстве храмовых построек Юстиниана, но, по – видимому, внешним поводом для них послужил пожар, происшедший на 5 – м году его царствовании при бунте «Ники», когда соединившиеся партии: опальных «Зеленых» и пользовавшаяся фавором «Синих» подожгли 13-го января 532 г. преторий. Огонь охватил лучшие кварталы столицы и достиг Софии; на другой день подожжен был цирк и пожаром истреблены портики и термы Зевксиппа. 16-го января пожар охватил все кварталы около Буколеона и госпиталя Самсона и достиг по берегу церкви Ирины. На следующий день отряды солдат, преследуя народ, зажигают здания на СЗ от дворца и Софии, и пожар, истребив Октогон, ц. Феодора Сфоракия и Аквилины, достигает форума Константина. Известно, затем, что восстание было прекращено кровопролитием в цирке, и через месяц после того 23-го февраля 532 г. начата постройкой св. София[84], а через 5 лет, 11 месяцев и 10 дней она была уже кончена. Затем к 547 году относится известие о том, что отлученный от церкви папою Вигилием Мина спасается в церкви свв. Сергия и Вакха, откуда его вытащили силою, и, значит, церковь эта была построена или одновременно, или даже ранее св. Софии. Церковь Апостолов вновь построена на мощах св. Андрея, Луки и Тимофея в 550 г. (не ранее Софии, как показывает Кодин, и уже по смерти Феодоры). О церкви ап. Петра в Горизде слышим под 551 г. по случаю укрывшегося там в свою очередь Вигилия. Сверх этих сравнительно точных данных лишь годы пожаров и землетрясений, как известно, часто при Юстиниане постигавших столицу, могут руководить нас в отыскании важнейших мотивов в вопросе об обильной строительной деятельности Юстиниана. Не одно же, в самом деле, его тщеславное стремление к пышности и уж никак не приписанное ему Гиббоном желание перебрать все Святцы для своих построек руководило императором. Если мотивы не всегда были чисты, все же они были и должны были быть гораздо разумнее, чем предполагают огулом историки, оценивающие в этом деле лишь трату миллионов, оставленных Анастасием, и новые долги, которые пришлось платить преемнику. Даже и в самом факте увлечения строительством нельзя не отметить того, что постройки Юстиниана представляют такое громадное движение искусства, которое оправдывает самое увлечение. Юстиниан, очевидно, умел выбирать не одних вождей для своих армий, но и архитекторов, и механиков, и префектов. Хотя художественные факты принадлежат к разряду невесомых, но не будет излишним заметить, что св. София сделала для роли византийской Империи больше, чем многие ее войны, и не одни послы Владимира, созерцая величественную и роскошную церковь, мнили себя быть на небесах. Рядом с Софией по месту и по великолепию и величине выстроена была Юстинианом заново церковь Ирины. Между обеими церквями находился приют или богадельня (xenèwn), выстроенная некогда благочестивым мужем Самсоном и сгоревшая вместе с церквами: император выстроил новый более обширный приют этого имени на берегу, близ церкви Сергия и Вакха. Со времен Юстиниана