От демократии к государственному рабству (ответ Троцкому) - Карл Каутский Страница 4

Между тем, тут верно схвачена чрезвычайно серьезная тенденция, на которую наша партийная печать уже давно обратила внимание.

Большевистская политика 1918–1920 г.г., направленная на введение «немедленного социализма», не уничтожила в России классов и не превратила ее в «бесклассовое» общество. Приведя в хозяйственном отношении к катастрофической деградации, она достигла только изменения классового состава и притом в таком направлении, какое характерно для страны, проделавшей антифеодальную, крестьянскую революцию и стоящей на пороге нового капиталистического развития (уничтожение дворянского землевладения, создание на место старой буржуазии новой, более энергичной и жадной; превращение крестьянства в класс мелких собственников, всецело проникнутых психологией собственничества; ослабление экономической мощи рабочего класса).

Начиная с весны 1921 г. большевики ликвидировали свою утопическую политику в области экономической. Но зато сохранили и еще больше обострили свой «политический утопизм», если можно так выразиться.

Отказавшись от немедленного проведения полного коммунизма они в то же время решили сохранить государственный аппарат, построенный специально для этой цели, мотивируя это необходимостью законсервировать его «до лучших времен», когда его опять можно будет пустить в ход.

Благодаря явной утопичности этой идеи (ибо этот аппарат, как социалистический, столь же мало может удержаться в атмосфере хозяйственной системы, построенной фактически на капиталистических началах, как самая прочная железная конструкция может сохраниться в целости в чане с серной кислотой!), она, независимо от субъективных целей большевиков, по своему объективному смыслу будет иметь лишь то значение, что, окончательно убив всякую возможность самодеятельности рабочих и народных масс, закрепив их пассивность и распыленность, воздвигнет в России неограниченное самовластие деморализованного капиталистическим окружением военно-бюрократического аппарата.

Самовластие это, в сочетании с созданными эпохой экономического утопизма хозяйственными и классовыми элементами развивающегося капитализма, может дать лишь историческую комбинацию, известную в истории революций под именем «бонапартизма».

Такова объективная тенденция развития большевизма в его нынешней форме.

Развитие это пойдет зигзагами, пройдет через внутреннюю борьбу и ряд расколов в рядах Р.К.П. Оно может еще приостановиться или быть изменено в результате той или иной политики большевиков. Но оно есть исторический факт.

Правда, еще нет «Бонапарта». Но уже создаются все условия для его появления.

И затем, разве не может быть «многоголового Бонапарта»?

Может быть большевикам, изобретшим уже «Советизм без Советов», суждено одарить мир и «бонапартизмом без Бонапарта»?

Троцкий когда-то, накануне октября 1917 г. назвал Керенского «математической точкой для приложения Бонапарта». Если тогда, в самом начале подъема революции это было скорее остроумное словцо, нежели констатирование реальной опасности, то теперь, на склоне революции, увы! с бесконечно большим правом можно указать на то, что Троцкий и созданная им путем «устрашения и целесообразного применения насилия» военно-бюрократическая машина является не воображаемой «точкой приложения», нет! а вполне прочной и реальной базой для построения системы бонапартизма, означающей закабаление рабочих масс и узурпирование плодов революции в интересах выросших из революции новых капиталистических классов и групп и связанного с ними мирового капитала.

Из революционной партии утопического социализма большевики превращаются в партию торжествующего бонапартизма.

Эту эволюцию должна будет своевременно учесть русская и международная социал-демократия при определении своей дальнейшей тактики по отношению к русским большевикам.

Р. Абрамович.

Предисловие автора

Предлагаемая работа была закончена в июне этого года, в момент, когда никто еще не имел представления об ужасной катастрофе, надвинувшейся на Россию в форме неурожая, голода и эпидемий.

Чего России сейчас в первую очередь нужно от заграницы, так это — помощи, быстрой и щедрой помощи, а не критики. Но, к сожалению, и последняя ни в каком случае не является лишней. Ибо голод — продукт не одних только сил природы.

Разумеется, засуху не советский строй вызвал. Учредительное Собрание не дало бы стране ни одной лишней капли дождя. Но то, что катастрофа застигла Россию врасплох, и что страна оказалась не в состоянии справиться с бедствием собственными силами, — это является результатом советского режима.

Если бы сельское хозяйство России вело нормальное существование, — незатронутые засухой области могли бы дать достаточно продовольственных излишков, чтобы покрыть недород в неурожайных местностях. И если бы железные дороги не были так разрушены в значительной степени в результате хозяйничанья Москвы, они могли бы подвезти в голодающие местности достаточно продовольствия.

Теперь же продовольствие приходится доставлять из Америки, и оно, вследствие разрухи транспорта не может быть своевременно доставлено в глубь голодающих областей.

К сожалению, всего этого никаким изменением государственного курса нельзя исправить так быстро, чтобы это могло немедленно сказаться на результатах борьбы с голодом.

Но одно возможно сделать сейчас же.

Россия страдает не только от расстройства своего производства и транспорта, но и вследствие отсутствия свободы самодеятельности. Это парализует русский народ, превращает его в живой труп, делает его неспособным помочь самому себе.

Только отсутствием всякой свободы печати можно объяснить то, что мир лишь в начале июля узнал о неурожае и засухе в России. Ведь даже на Конгрессе Третьего Интернационала, заседавшем в Москве в июле, о неурожае и голоде еще не было сказано ни слова. Приходится допустить, что советское правительство само об этом ничего не знало. Иначе, с его стороны было бы преступным легкомыслием скрывать этот факт, — вместо того, чтобы немедленно принять все меры для быстрой организации дела помощи и не допустить до того, чтобы нужда превзошла всякие пределы, и чтобы миллионы людей погибли от голода.

Но дело помощи сможет быть проведено со всей необходимой энергией только в том случае, если действенные силы всего народа будут освобождены от оков и бюрократической опеки.

Это в настоящий момент самое главное, что можно сделать в самой России для борьбы с голодом и болезнями.

Разумеется, помощь заграницы не должна быть связана ни с какими политическими условиями. Но русский народ и русское правительство должны понять, что дело помощи даст максимальные результаты лишь в том случае, если оно будет поддержано энергичным содействием самого русского народа. А это невозможно, покуда его парализуют бюрократические путы и опека.

Русское правительство уже решилось стать на путь экономических уступок. Но только не политических. Между тем, как раз последние могут оказать наиболее быстрое действие и при настоящем положении являются более важными, чем экономические.

Я знаю, что, вообще говоря, «увещеваниями» в политике ничего не сделаешь, в особенности, когда имеешь дело с диктатурой. Но когда эти увещевания поддерживаются такой убедительной речью, какой говорит разразившаяся теперь в