Национальная идея России - Валерий Александрович Тишков Страница 18

Причиной снижения уровня британской идентичности в Шотландии в 1980–1990-е гг. было правление консерваторов во главе с М. Тэтчер и Д. Мэйджором, которые проводили непопулярную политику в отношении преимущественно лейбористской Шотландии. Но после учреждения собственного Шотландского парламента в 1999 г. и уже на референдуме 2014 года по поводу независимости Шотландии общебританская лояльность все же не позволила осуществить сецессию. Брекзит снова поменял ситуацию в пользу отделения, и перспектива сецессии выглядит на сей раз вполне реальной. В таком случае концепт шотландской нации, который существует издавна преимущественно как культурное понятие, может обрести гражданско-политический смысл, ибо возникнет новое суверенное государство-нация. Ничего невероятного в данном исходе судьбы нынешней британской нации и опыта нациестроительства из отколовшейся от нее части нет. Это очень распространенный случай в истории наций и государств, который неправильно трактовать как якобы отсутствие существования британской нации как народа и самосознания. Также ошибочно трактовать распад СССР как подтверждение якобы фейкового существования советского народа и советского самосознания.

Большой интерес в сравнении с российским опытом представляет собой ситуация с сердцевинной культурой (core culture) Великобритании – а именно феномен английскости, т. е. англичане как общность и как форма самосознания. При вопросе сделать единственный выбор в наборе идентичностей 43 % жителей Англии назвали себя британцами по сравнению с 65 % в 1992 году. Этот спад был вызван разными обстоятельствами, среди которых реакция на сепаратизмы регионов Шотландии, Северной Ирландии и Уэльса, а также недовольство растущими численностью и влиянием британцев иммигрантского происхождения, размывающими культуру и традиции «старой, доброй Англии».

Самая большая оппозиция ЕС и евроскептицизм характерны именно для Англии и Уэльса, что и подтвердил референдум. Позицию за выход из ЕС поддерживали прежде всего те, кто считал себя в большей степени англичанином, чем британцем. Эта бифуркация в национальном самосознании назад от британскости к английскому национализму происходила довольно быстро среди части населения страны. Еще в первой половине 2000-х гг. те, кто определял себя как англичане, были не большими евроскептиками, чем остальные. Их больше волновало положение «коренного населения» внутри страны. Явный рост английского национализма в британской политике произошел с середины 2000-х гг., особенно после публичного высказывания премьер-министра Д. Кэмерона, что «должны быть услышаны миллионы английских голосов…». В ходе референдума и в процессе выхода из ЕС главным лозунгом правящих кругов уже был лозунг «вернуть страну», обращенный прежде всего к английскому избирателю. Тогдашний лидер Партии независимости Соединенного Королевства Найджел Фарадж (с 2019 г. он возглавляет Партию Брекзита) вообще выступал за возрождение Англии на основе фабрично-заводской промышленности, без этнокультурного разнообразия.

Английский национализм стал реакцией на деиндустриализацию страны, на наступление современных транснациональных технологических связей и коммуникаций, размывающих старый уклад жизни и классический английский патриотизм, замешанный еще на имперском величии, святости короны и Великой хартии вольностей. К этому добавились недовольство жителей бедных районов Англии, культурные озабоченности перед воздействием иммиграции и последователей исламской веры и традиции. Таким образом в Великобритании обозначился конфликт между поборниками гражданской, неэтнической британской идентичности, которую политики типа Г. Брауна представляли как антидот шотландскому национализму и радикальному исламу, и политиками, которые выступали против либеральной глобализации, за укрепление английской идентичности с ее корнями в народной культуре и локальных сообществах.

Этот тип конфликтности в сфере идей и политики идентичности обозначился и в других странах Европы с неясным исходом, ибо мультикультурализм и последствия иммиграции во многом уже неустранимы. Но на данном этапе мы имеем пример того, как не рациональные расчет, а эмоциональная составляющая политики и общественных настроений в пользу национальной идентичности в ее классическом страновом и культурном смыслах взяла верх, по крайней мере, в Великобритании. Другими факторами объяснить явление Брекзита и проигрыш глобалистского проекта британскости в пользу английскости довольно сложно. Это еще одно подтверждение, что национализм не сходит с арены и он противостоит глобализму, разрушающему суверенность национальных государств.

Тауэрский мост в Лондоне (фото Д. Н. Караваевой)

Однако подъем английскости выявляет ее неоднородное и сложное содержание. Среди вариантов английского национализма есть поборники как многокультурности, так и т. н. младоанглийскости, но, пожалуй, самым перспективным и единственно реализуемым вариантом утверждения Англии и английскости при сохранении целостности государства является вариант отстаивания и укрепления этого доминирующего компонента государственности и культуры в составе культурно-сложной гражданской нации британцев. Другого варианта без распада страны не существует. Как, кстати, его и не существует и для России, о чем и пойдет речь в последующих главах книги.

Британский народ как нация

Нет сомнений, что британскость как форма идентичности как бы заново появилась в самом конце ХХ века, но специалисты по этой проблеме, включая таких известных авторов, как Линда Коллей и Кришан Кумар, проследили корни британского самосознания с XVIII в. и даже раньше[75]. С момента возникновения государства «Королевство Великобритании» в 1707 г. начинается вполне определенное формирование страновой британской идентичности, которая изначально носила сложный характер, включая в себя шотландскую, английскую и уэльскую идентичности. С эпохи Наполеоновских войн и с ростом морского могущества империи понятие британскости обретает более значимый характер, тесно связанный с англиканской церковью и политической традицией парламентской монархии, несмотря на культурные различия между жителями разных частей одной страны. Именно Британская империя породила и сделала сердцевиной идею британскости, которую принимали как англичане, так и шотландцы, участвовавшие в имперской экспансии и пользовавшиеся дивидендами колониальной державы. Для англичан британскость представлялась всего лишь синонимом английскости, ибо английская политическая история, право, язык и культура лежали в основе имперского контекста. Британскость принималась охотно и уэльсцами, которые считали себя потомками древних бритов.

С эпохи королевы Виктории протестантизм уступил место имперскости как ключевому компоненту британской национальной идентичности. Британская корона с ее ритуалами и символами вошла в репертуар национальной идентичности, проповедуя могущество нации, уникальность ее достижений и культуры. Национальной традицией стали празднования Дня Империи, юбилеев королевы Виктории, а также всего, что было связано в Британским парламентом – старейшим в мире представительным учреждением. Децентралистские тенденции существовали всегда со стороны основных четырех частей Соединенного Королевства, но только с 1970-х гг. начинается процесс деволюции – создания отдельных правительств для Северной Ирландии, Шотландии и Уэльса. Затем последовали открытые конфликты с подпольем и террористическими актами в Ольстере, референдумы в Шотландии, национализм в Уэльсе и многое другое, что поколебало британскость и вынудило искать для нее новые обоснования и новое наполнение.

Сегодняшние британцы, или «народ Британии», – это полиэтничное, многоконфессиональное и многоязычное общество с региональными