Сергей Серебряный - Писатели Востока — лауреаты Нобелевской премии Страница 56

Конечно, литература прибегает к образному изображению, но подобное путешествие духа вовсе не является самоцелью. Образ, лишенный выстраданной правды, есть не более чем пустотелая конструкция, оторванная от человеческого опыта, свидетельствующая лишь о немощи и бесплодии автора. Произведение, в которое не уверовал сам писатель, вряд ли затронет и читателя. В самом деле литература вовсе не обращается только лишь к опыту повседневной жизни, и писатель не всегда довольствуется своим собственным опытом. Писатель слышит и видит что-то еще, он, скажем, читает то, что написали его предшественники. И с помощью своеобразного передатчика, каковым является язык, он может пропустить все это через свои собственные чувства. В чем и заключается магическая сила языка литературы.

Язык таит в себе силу заклинаний и благословений — он точно так же способен потрясти душу. Искусство языка заключается в том, что рассказчик может донести свои чувства до других людей. Он никогда не станет относиться к языку лишь как к системе знаков, семантической конструкции или грамматической структуре. Забыв о том, что язык — это еще и живой говорящий человек, легко свести смысл произведения всего лишь к игре ума.

Язык не только вместилище неких понятий и представлений. Он может также, питаясь непосредственными ощущениями, пробудить интуицию и чувства. В этом заключается еще одна причина, почему знак или сухая информация не способны заменить язык живого человека. За произносимым словом, модуляциями голоса, интонацией говорящего на самом деле кроются истинные намерения человека или мотивы его поступков. Их нельзя свести к одной лишь семантике или стилистике. Языку литературы следует донести до читателя слово живого человека — так, чтобы оно было услышано. Но функция языка не исчерпывается и тем, что он является инструментом мышления. Язык нужен человеку не только для того, чтобы выразить мысль, но и для того, чтобы прислушаться к самому себе, признать свое собственное существование.

Применительно к писателю афоризм Декарта звучал бы так: «Я сообщаю, значит, я существую». Писательское «я» может быть авторским голосом, а может идентифицироваться с рассказчиком-повествователем или превратиться в персонаж его книги, и тогда это будет «он» или «ты», то есть повествователь окажется «расщепленным» на три ипостаси. Называние предметов и явлений — отправная точка для воспроизведения авторского мировосприятия, отсюда и возникают разные повествовательные приемы. Писатель реализует свое отношение к действительности в процессе поиска индивидуальных форм и способов повествования.

В своих романах я нередко заменяю обычные имена героев местоимениями. Под разными местоимениями — «я», «ты», «он» — мне случается иметь в виду одного и того же героя, и тем самым я привлекаю к нему внимание. Взгляд на персонажа с трех точек зрения помогает создать ощущение некоторой отстраненности. В театре, к примеру, такой прием дает актеру простор для психологической интерпретации роли. Поэтому чередование разных способов называния героя я использую и в своих пьесах.

Возможности прозаических или драматических жанров нельзя исчерпать, вот почему абсурдны легковесные заявления о гибели того или иного вида литературы или искусства.

Язык, родившийся одновременно с человеческой цивилизацией, обладает, как и сама жизнь, одним удивительным свойством: его выразительная сила поистине неиссякаема. Задача писателя состоит в том, чтобы раскрыть и показать потенциальные возможности, заключенные в языке. Писатель не являет собой Творца Сущего, способного убрать прочь этот мир, даже если он слишком устарел. Точно так же автору не по силам сотворить некий новый, идеальный мир, пусть даже настолько абсурдный, что обычным разумом его постичь невозможно. Однако писатель в меру своих возможностей способен сказать нечто новое на тему, когда-то уже затронутую его предшественниками, или начать разговор сызнова — с того места, где они разговор закончили.

Призывы к ниспровержению литературы — трескучие лозунги времен культурной революции. Литература отнюдь не умерла, поскольку невозможно сломить самого писателя. Каждый автор имеет свое место на книжной полке, поэтому он будет жить, покуда у него найдется читатель. Автор сочтет для себя великим утешением, если сумеет оставить в богатейшей литературной сокровищнице человечества книгу, которую будут читать и завтра.

Однако литература, идет ли речь о писателе и его творчестве или о читателе и его восприятии, вызывает интерес и реализует себя именно в настоящем времени, то есть в данный момент. Рассуждения о том, что произведения изначально создаются для будущего — не более чем досужие домыслы, это — и самообман, и обман других. Литература создается для живых людей, она является формой жизнеутверждения конкретной личности в конкретное время. Именно в данном моменте, заключающем в себе вечность, и таится признание факта существования самой личности. В этом и состоит непоколебимое обоснование, позволяющее считать литературу литературой, если, конечно, для такого громадного явления вообще необходимо искать какое-то обоснование.

Если творчество не сводится всего лишь к добыванию средств к поддержанию жизни, а служит источником удовольствия, когда автор забывает, ради чего и для кого он пишет, — такое творчество становится абсолютной необходимостью, и автор пишет исключительно потому, что просто не может не писать. В этом случае литература рождается как бы сама собой. Она не зависит от соображений выгоды или пользы, и в этом сущность литературы. Между тем при разделении труда литературное творчество превращается в профессию, что является далеко не лучшим итогом его развития. Если же говорить о писателях, то им это может принести весьма горькие плоды.

Особенно остро проблема обозначилась в нынешнее время, то есть в эпоху, когда рыночная экономика проникает во все сферы, а книги превратились в товар. В условиях, когда всем повелевает слепой рынок, не в силах выстоять не только писатель-одиночка, но даже целые ассоциации и движения, наподобие тех литературных групп, которые существовали и в прошлом. Если писатель не желает подчиниться давлению рынка и опуститься до производства продуктов культуры, удовлетворяющих вкусам современной моды, он вынужден искать иные средства к существованию. Однако литературу нельзя свести лишь к бестселлерам или произведениям, отмеченным в списках популярных книг. Известно, что объектом восхищенного внимания телевидения и СМИ являются вовсе не писатели, а прежде всего реклама. Но свобода творчества не даруется чьей-то милостью, ее нельзя купить, она рождается прежде всего внутренними потребностями каждого автора.

Чем поминать в душе Будду, лучше говорить о свободе самой души. Вопрос лишь в том, как ты сумеешь свободой воспользоваться. Ведь если ты поменял ее на что-то иное, она улетит от тебя, как птица. Такова свобода.

Писатель творит задуманное им не из желания получить вознаграждение и не только для самоутверждения, но и чтобы бросить обществу некий вызов. И этот вызов — не выработанная поза. Писателю не следует строить из себя героя или борца-воителя. К слову сказать, герой и воитель сражаются во имя какого-то большого дела или ради совершения подвига. Но это не относится к литературному произведению. Вызов писателя обществу — это лишь слово, которое он вкладывает в уста персонажей произведения или использует при описании каких-то ситуаций. В противном случае он принесет литературе лишь вред. Литература — это не клич ярости, она не должна превращать протест человека в скорбную жалобу. Личные чувства писателя становятся литературой тогда, когда они растворяются в его произведении. Лишь в этом случае оно способно выстоять перед сокрушительными ударами времени, то есть может жить вечно.

Следовательно, вернее было бы сказать, что вызов обществу бросает не писатель, а произведение. Творение писателя, способное выдержать испытание временем, и есть его мощный ответ современным эпохе и обществу. Не существует иных посторонних звуков — только голоса, доносящиеся из самого произведения, именно в них те слова, которые нужны читателю.

На самом деле подобный вызов не может изменить общество, ведь это лишь малозаметный жест человека, который пытается преодолеть неизбежную узость рамок социального бытия. Но какой бы странной ни казалась такая позиция, она выражает чувство гордости за ощущение себя личностью. Если род людской в своей истории будет лишь следовать малопонятным закономерностям и слепо плыть по течению, если оно не услышит иных звуков — голосов отдельных людей, он неизбежно будет ввергнут в пучину страданий. Исходя из такого понимания истории, можно утверждать, что литература является ее прямым дополнением. Но даже когда великие закономерности истории безудержно навязываются людям, каждый человек все равно должен сохранить собственный голос. Человечество имеет не только свою историю, ему необходима и литература — ведь вымышленные герои таят в себе небольшую, но чрезвычайно важную частицу наших знаний о себе.