Политические сочинения. Том I. Личность и государство - Герберт Спенсер Страница 46

остановиться вмешательство законодателя. Даже в самой скромной форме всякое предложение вмешательства в деятельность граждан, если только это делается не с целью ограждения их взаимных ограничений, есть предложение улучшить существование путем нарушения основных условий жизни. Когда некоторым лицам препятствуют покупать пиво, чтобы другие не могли напиваться пьяными, то те, которые издают закон, рассуждают, что это вмешательство произведет более добра, чем зла, как для малого числа неумеренных, так и для большего числа воздержанных людей. Правительство, взимающее часть доходов народной массы с целью отправить в колонии несколько лиц, которым не повезло на родине, или для того, чтобы улучшить дома рабочих, или основать публичные библиотеки, музеи и т. д. – допускает в качестве несомненного факта, что не только в настоящем, но и в будущем увеличение всеобщего счастья будет следствием нарушения существенного условия этого счастья, а именно – возможности для каждого пользоваться теми средствами, которые доставили ему действия, выполненные без всяких препятствий. В других случаях мы не допускаем настоящее обманывать нас таким образом относительно будущего. Объявляя, что собственность неприкосновенна со стороны частных предприятий, мы не будем допытываться, будет ли выгода для голодного, который тащит хлеб из булочной, меньше или больше ущерба, нанесенного булочнику; мы рассматриваем не частное, а общее действие, производимое необеспеченностью собственности. Но когда государство налагает новые обязательства на граждан или делает новое ограничение их свобод, мы видим лишь непосредственные и ближайшие действия и пренебрегаем косвенными и отдаленными последствиями этих постоянных вторжений в область индивидуальных прав. Мы не видим, что через накопление незначительных нарушений этих прав жизненные условия индивидуального или социального существования удовлетворяются так несовершенно, что само это существование не приходит в упадок.

Однако особенно ясно сказывается этот упадок там, где правительство действует слишком усердно. Изучая по сочинениям Тэна и Токвиля состояние вещей до Великой французской революции, мы видим, что эта страшная катастрофа произошла от чрезмерной регламентации человеческой деятельности в малейших ее подробностях, от столь возмутительного поглощения продуктов этой деятельности в пользу правительства, что жизнь становилась почти невозможной. Эмпирический утилитаризм той эпохи так же, как и эмпирический утилитаризм нашего времени, отличался от рационального утилитаризма в том, что он во всех случаях рассматривал только действие отдельных актов вмешательства на отдельные классы людей и не обращал внимания на действия, производимые совокупностью таких актов на существование людей вообще. И если мы станем доискиваться причины, делавшей возможным это заблуждение тогда и делающей его возможным теперь, мы найдем, что эта причина есть политическое суеверие, согласно которому часть правительства не должна подвергаться никакому ограничению.

Когда «божественный ореол», окружавший монарха и оставивший отблеск вокруг унаследовавшего его власть института, совершенно исчезнет, когда всем станет ясно, что в нации, где управляет народ, правительство есть ничто иное, как распорядительный комитет, и что этот комитет вовсе не имеет никакой внутренне присущей ему власти, тогда неизбежно выведено будет из этого заключение, что власть правительства исходит от тех, которые его ставят, и имеет как раз те пределы, которые им угодно для нее определить. Одновременно получится также и то заключение, что законы, издаваемые властью, священны не сами по себе, но что все священное в них происходит всецело от той моральной санкции, которая коренится в законах человеческой жизни, поскольку она протекает среди условий социального существования. Отсюда мы имеем вывод: когда законы лишены этой моральной санкции, они не содержат в себе ничего священного и могут по праву быть отвергнуты.

Функция либерализма в прошлом заключалась в том, чтобы полагать пределы власти королей. Функцией истинного либерализма в будущем будет ограничение власти парламентов.

Послесловие

Можно ли надеяться, что изложенная выше доктрина встретит сочувствие многих? Я желал бы ответить утвердительно; но, к сожалению, различные причины заставляют меня думать, что лишь немногие отдельные лица в состоянии будут изменить свой политический символ веры. Одна из этих причин порождает все другие.

Эта существенная причина заключается в том, что ограничение правительственной власти в означенных пределах желательно только для общества промышленного типа, что оно совершенно несовместимо с военным типом и лишь отчасти отвечает стремлениям полувоенной, полупромышленной формы, характерной для современных прогрессивных наций. В каждом фазисе социальной эволюции должна существовать полная гармония между практической деятельностью и верованиями, то есть, конечно, верованиями действительными, а не номинальными. Жизнь может продолжать свое течение только благодаря согласованию мыслей и действий. Или образ действий, вызванный необходимостью, должен изменить верования так, чтобы они согласовывались между собой, или же преобразование верований должно в конце концов изменить образ действий.

Из этого следует, что если охранение социальной жизни при такой сложности условий требует безусловного подчинения верховному главе и полного доверия к нему, то установится та доктрина, что подчинение и доверие не только полезны, но и обязательны. И наоборот, если при других условиях подчинение граждан правительству не необходимо для охранения национальной жизни, если, напротив, национальная жизнь крепнет и улучшается по мере того, как граждане получают бо́льшую свободу действий – в их политической доктрине совершается постепенное изменение, результатом которого является уменьшение веры в правительственную власть, увеличение склонности относиться скептически к ее авторитету и стремление в различных случаях противодействовать правительственному вмешательству. Это изменение приводит, наконец, к утверждению доктрины ограничения.

Поэтому мы не можем надеяться, чтобы в настоящее время правительственное мнение могло значительно измениться. Но рассмотрим этот вопрос поближе. Вполне очевидно, что успех войны зависит от доверия солдат к своему полководцу. Если они не верят в его знание, то этого почти достаточно, чтобы парализовать их усилия во время сражения, тогда как абсолютное доверие к нему заставит их выполнить свою задачу с энергией и храбростью. Если, как это случается в нормально развившемся по военному типу обществе, одно и то же лицо управляет в мирное время и командует во время войны, то доверие к его превосходству на поле сражения внушит доверие и к его способностям государственного деятеля, а общество, в большой мере тождественное с войском, охотно подчинится ему, как законодателю. Даже тогда, когда гражданский глава, перестав быть военачальником, исполняет свою военную должность через своего представителя, то традиционное доверие к нему все еще сохраняет свою силу. Точно то же и по отношению к повиновению. При совершенно одинаковых во всем остальном условиях армия недисциплинированных солдат ниже армии дисциплинированных. Те, которые поспешно и всецело повинуются начальнику, имеют более шансов на успех в битве, нежели те, которые не слушаются данных им приказаний. А то, что верно по отношению к войску, верно также и по отношению