Война Поппи - Лорен П. Ловелл Страница 63

— Никаких тапочек, — говорит она, поднимаясь на ноги и направляясь в спальню.

— Не знаю. Возможно, меня придется немного дольше убеждать, — кричу я ей вслед с улыбкой.

Я чувствую, что живу ради этого вместе с ней, ради этих моментов счастья.

Через несколько секунд она выходит из спальни, одетая в розовую форму, ее волосы собраны в хвост. Она берет сумочку с кухонного стола и целует меня.

— Люблю тебя, детка. Увидимся утром.

И она выходит за дверь, оставляя меня в полном одиночестве.

* * *

Выстрелы эхом разносятся вокруг, как треск фейерверков. Я даже не знаю, в какую сторону летят пули. Гильзы стучат по твердому песку пустыни, скользя по носку моего ботинка. Я прицеливаюсь, стреляю, прицеливаюсь, стреляю. Методично, точно, роботизированно. Я вижу лица людей в оптическом прицеле, но нажимаю на спусковой крючок, прежде чем успеваю прицелиться, и перехожу к следующему. Отказываясь смотреть на них. Я отказываюсь запоминать их, потому что в ту секунду, когда я это делаю, они становятся чем-то большим, чем просто мишенью. Они становятся людьми с семьей, женой, детьми.

Я замахиваюсь на следующую цель, и лицо Коннора смотрит на меня через прицел. Я пытаюсь отодвинуть пистолет, убираю палец со спускового крючка, но не могу. Мои конечности ощущются на свинец. Он грустно улыбается мне, а потом… Я нажимаю на спусковой крючок. Военнопленный. Он падает на землю, и я кричу ему.

Следующее, что я помню, это то, что я стою на коленях в кузове этого грузовика, мои руки сжимают его грудь, его холодные, мертвые глаза смотрят на меня, насмехаются надо мной, обвиняют меня. Мне кажется, что я слышу его голос в своей голове.

Ты должен был умереть. Я должен был жить. Ты живешь моей жизнью. Ты ее украл. Ты недостаточно хорош для нее. Ты никогда не будешь мной.

— Прости. Прости. — Я повторяю эти слова снова и снова, нуждаясь в его прощении, желая, чтобы он проснулся, хотя я знаю, что он никогда этого не сделает. Он мне нужен. Он ей нужен.

Я просыпаюсь, втягивая воздух в легкие. Сон цепляется за меня, и, клянусь, я все еще чувствую присутствие Коннора в своем сознании, как нежную ласку. С тех пор, как он умер, мне снились одни и те же сны, я переживал этот момент снова и снова, но это другое. Это что-то большее. Это связано с боями, стрельбой, безымянными лицами и чувством вины. И последние несколько дней я слышу его. Он там, в моей голове, насмехается надо мной.

Я больше не говорю с Поппи о своих снах. Я не хочу, чтобы она знала, что я все еще вижу их. Я не хочу, чтобы она знала, что я все еще сломлен. Однажды она сказала мне, что не может меня исправить, что мне нужна помощь. Оказывается, я действительно не могу быть исправлен ни ею, ни кем-либо еще. Это то, с чем она осталась, наполовину мужчина, дерьмово замещающий парня, за которого она вышла замуж, того, кто должен был жить.

Я думала, что терапия все исправит. Я тупо цеплялся за эту тщетную надежду, даже не осознавая, как сильно мне нужна эта возможность. И сейчас… Теперь этим надеждам не суждено сбыться. Вот оно. Это лучше. Настолько хорошо, насколько это возможно. И она заслуживает гораздо большего, поэтому я скрываю это от нее. Я скрываю тот факт, что я пустая оболочка, потому что, если бы она увидела меня, действительно увидела, она, конечно, ушла бы. Кому это нужно? У меня нет выбора, а у нее выбор есть.

Глава 42

Поппи

“Three Seed” — Silversun Pickups

Меня будит громкий грохот, заставляя сердце бешено биться. Я сажусь и проверяю другую сторону кровати, но Брэндона там нет.

— Какого хрена… — Я слышу голос Брэндона, доносящийся из гостиной. Я бросаю взгляд на часы на тумбочке. 1:08. Почему он до сих пор там?

Сбросив одеяло, я встаю с кровати и вхожу в гостиную. Голубая дымка от телевизора отбрасывает достаточно света и я могу разглядеть Брэндона, присевшего на корточки и подбирающего с пола осколки разбитой лампы. Морт спрыгивает со своего места на диване, растягивается рядом с диваном и зевает, разминая когти о ковер.

— Перестань, Морт, — огрызаюсь я, и он смотрит на меня.

Брэндон замирает.

— Привет, детка.

— Что случилось?

— Ничего. Иди обратно в постель. — Он плюхается на диван.

— Ты идешь?

— Нет.

Я стою посреди гостиной и наблюдаю за ним. Мы почти не видимся сейчас, когда я работаю в ночную смену. Он знает, как много значит то, что он обнимает меня, когда мы спим. Мой взгляд возвращается к разбитой лампе, и я с трудом сглатываю. Я знаю, почему эта лампа сломалась, и тот факт, что он не признается, что ему снятся кошмары, беспокоит меня.

— А почему нет? — спрашиваю я.

Он проводит рукой по волосам, а затем останавливается, сжимая в кулак пригоршню своих темных прядей.

— Просто иди спать, Поппи. Пожалуйста.

— Брэндон… — Я колеблюсь, не зная, стоит ли мне давить на эту тему, но он не может держать все это в себе. — Тебе приснился кошмар?

По телевизору показывают рекламу, и бледный свет танцует на его лице. Я вижу, как его челюсть напрягается, мышцы выделяются под кожей.

— Нет. Не думай об этом.

— Ничего страшного, если тебе что-то приснилось.

Раздается его циничный смех.

— О, спасибо. У меня есть разрешение быть отстойным.

— Ты не отстойный. Это всего лишь сон.

— Неужели? — Приподнявшись, он стягивает ноги с дивана и упирается локтями в раздвинутые колени. Он наклоняет голову и то и дело сжимает кулаки… — Это то, что ты говоришь себе? Что я не облажался? Что мне просто снятся плохие сны? — В его голосе сквозит холодная жестокость. — Ты думаешь, я в порядке, Поппи?

Грудь сжимает. Я раздуваю ноздри.

— Все, чего я хочу — это понять тебя.

Он крепко сжимает кулак и прижимает его ко лбу.

— Ты, черт возьми, никогда меня не поймешь! — кричит он с такой ненавистью, что я вздрагиваю.

— Только потому, что ты не хочешь, чтобы я тебя поняла. — Как только говорю, я жалею об этом. Он смотрит на меня, и я не могу понять, что у него в голове.

— Какого черта ты хочешь это понять? — Он бьет себя ладонью по обнаженной груди и опускает взгляд в пол. Он тяжело дышит: его плечи поднимаются и опускаются