Она - моё табу - Настя Мирная Страница 6

— Ангелина. — перехватывает девушку в форме горничной друг. Она останавливается и складывает руки перед собой, опустив вниз глаза и ярко краснея. Хмыкаю весело, понимая, почему она так себя ведёт. Макеев ни одной юбки не упускает. — Это мой сослуживец и друг — Андрей. Помоги ему обработать раны, а потом найди Кристину и приведи в бильярдную. У меня к ней серьёзный разговор.

— Конечно, Павел Владимирович. Всё сделаю.

Шагает ко мне, но я нетерпеливо отмахиваюсь.

— С парой царапин и сам справлюсь. Только дай аптечку.

— Когда закончишь, приходи в гостиную.

Опускаю голову в согласии и следую за девушкой. Она заводит меня в отделанную мрамором и позолотой ванную и вынимает с полки ватные диски, перекись и мазь. Расставляет всё это на пьедестале возле раковины и выходит.

— Когда закончите, я вас проведу. Буду за дверью.

— Хорошо.

Поморщившись, смотрю в зеркало, отдираю прилипшую к крови салфетку. Изучаю царапины, гневно вздыхая. Не такие уж и глубокие, но блядь… Что с этой девчонкой не так? Сама выставила на обозрение задницу, а когда получила замечание, в неё как демон вселился. Ладно, признаю, и сам не лучше. Но стояк, мать вашу, не повод получать по морде от не пойми кого.

— Царёва… — проговариваю медленно своему отражению.

Она именно тот тип девушек, который меня всегда отталкивал. Наглая, самовлюблённая, купающаяся в роскоши, обожании и зависти. Думающая, что если родилась с золотой ложкой в заднице, то ей всё можно. Я тоже далеко не из бедной семьи, но никогда не старался принизить тех, кому в жизни повезло меньше. Родители с детства вбивали мне это в голову, а я, в свою очередь, позаботился, чтобы младшие братья тоже выучили этот урок. Жизнь может швырнуть тебя с вершины в самый низ, и тогда те, кого ты не считал достойным себя, окажутся выше. Если же ты относишься к другим по-человечески, то в самый ответственный момент они не подтолкнут тебя в яму, а подадут руку и помогут из неё выбраться. Такой мой жизненный девиз: относись к людям так, как ты хочешь, чтобы они относились к тебе.

Макеев изначально был таким же, как и Фурия, но со временем переменил позицию. Человека нельзя изменить в корне, но иногда он и сам понимает, что такие перемены необходимы.

Ещё раз прохожусь смоченным перекисью ватным диском по следам когтей гарпии и шиплю. От одного вида на отметины хочется уложить стерву к себе на колено и отхлестать по сочной заднице прямо в оранжевых трусах. А ещё лучше без них. Смотреть, как розовеет оливковая кожа. Лупить, пока не перестанет сопротивляться и не начнёт молить о прощении. А потом… Потом…

— Блядь! — хриплю, мотнув башкой в попытке изгнать из неё похотливые мысли и картины, рисуемые голодным воображением.

Я не должен думать о том, чтобы после порки уткнуть её лицом в подушку, вынудить поднять задницу и войти в неё сзади. Так же и допускать мысль, как сожму в пальцах дерзкие соски Фурии. Как буду кусать её за шею, вынуждая стонать.

Мать вашу, что за херня со мной происходит?! Это не я! За двадцать лет у меня ни разу не возникало желания целенаправленно причинить кому-то боль. И о жёстком сексе я тоже не думал до тех пор, пока не увидел сексапильную мелкую стерву.

Наверное, стоит всё же отбросить принципы и согласиться на предложение Макеева снять проститутку. Не так уж это и противоестественно: платить за секс.

Но, сука, проблема в том, что даже думать о таком мерзко. А вот о том, чтобы отыметь зазнайку — наоборот. Не идёт из головы образ торчащих из-под топа вершинок и впадинки на спине, уходящей под шорты. Какая она без тряпок? Ореолы сосков будут розовые или же более тёмные, в тон оливковой коже?

— Мать… Зачем я вообще это представляю? — сиплю в воду, набрав её в ладони и опустив в них лицо. — Надо переключиться. Я сейчас выйду отсюда тем человеком, которым был до встречи с Царёвой. Даже если снова пересечёмся, сделаю вид, что ничего не было. Её для меня нет. Всё.

Дав себе инструктаж, забиваю лёгкие влажным кислородом, смываю последнюю кровь и выхожу из ванной. Ангелина, как и обещала, стоит за дверью. Без слов, словно призрак, ведёт по коридорам в гостиную, где за столом сидит уважаемая чета Макеевых, Паха и, мать её, Фурия. Она-то первая меня и замечает. Растянув ядовитые губы в довольной, но откровенно угрожающей улыбке, проводит вилкой вдоль горла с посылом: тебе пиздец. То же и сощуренными глазами транслирует. Делаю вид, что не замечаю надменной гарпии. Чеканной походкой, вошедшей в привычку, вхожу в комнату, намеренно громко шагая. Паша подскакивает из-за стола и подходит ко мне. То же самое и его родители делают.

— Андрей. — коротко представляет предкам. — Мама — Елизавета Игоревна, и папа — Владимир Алексеевич. Крис ты уже знаешь. — недвусмысленно указывает глазами на разодранную кожу.

Создаю подобие улыбки и киваю ненормальной. Она корчит злобную гримасу, но я расчётливо игнорирую её присутствие. Пожимаю протянутую руку мужчины.

— Рад знакомству.

— Взаимно, Андрей. — улыбается он. — Рад, что хоть тебя этот дармоед слушает. — хлопает скривившегося сына по плечу.

Отпускаю его кисть и легко пожимаю тонкие аристократические пальцы его супруги.

— Рада, наконец, личному знакомству. Паша часто о тебе говорит.

— Не преувеличивай, мам. — вздымает голову к небу друг, глазами моля всех богов остановить её.

— Она не преувеличивает. Надеюсь, что после армии вы останетесь друзьями, а не потеряетесь, как многие до вас. Самая крепкая дружба зарождается в самые сложное времена. — весомо заверяет глава семейства. — Хоть один нормальный человек в окружении этого балбеса уже дорогого стоит.

Я максимально сдержанно улыбаюсь, чтобы не заржать от обречённого вида товарища, пока отец откровенно над ним стебётся. Вот только перехожу на новый этап дебилизма, зачем-то взглянув на мегеру. Она переоделась, но скромнее выглядеть не стала. Бледно-зелёное платье, если так можно назвать клок ткани, начинающийся чуть выше сосков и заканчивающийся, уверен, сразу за ягодицами, светится как паутина. Лифчик, можно было и не надеяться, так и не занял подобающее ему место. Только более плотная ткань в районе лифа и не даёт рассмотреть её