Прикосновение ненависти - Дж. Л. Бек Страница 53

Вот только в моих фантазиях ситуация была иной.

Я не была напугана до безумия.

Он не смотрел на меня так, словно лучше бы никогда не видел.

Словно хотел моей смерти.

— Зачем ты это делаешь? — Очевидно, мои слова остаются без внимания, поскольку он никак не реагирует, используя то, что достал из-под раковины: кусок веревки, грубой и толстой, которую он обматывает вокруг моих запястий и туго затягивает.

— Не слушаешься… А я, блядь, ему говорил, — ворчит он, поднимая мои руки за связанные запястья и привязывая конец веревки к каркасу кровати.

Что, черт возьми, он имеет в виду, говоря "а я, блядь, ему говорил"? Это он о Ривере?

— А что еще мне прикажешь делать? — рычит он.

Сейчас, почти так же, как я только приехала сюда, только хуже. Тогда мне было страшно, но он вел себя иначе. Разъяренный, полный ненависти.

— Ну? — он требует, обращая на меня весь жар своего взгляда. — Скажи мне. Что прикажешь с тобой делать?

— Я…я не знаю.

Испуганный стон вырывается из моего горла, когда он берет меня за подбородок и впивается пальцами.

— Ты не знаешь? А что, блядь, ты знаешь? А? На что ты вообще годишься?

Он сжимает мои щеки до тех пор, пока мои губы не сжимаются, так что я не могу ничего ответить, даже если бы имела представления о том, чего он от меня хочет. Мне не следовало давить на него так сильно. Нужно было оставить все как есть и подождать, пока он не будет готов к разговору.

— Ни на что. — Он отталкивает мою голову, прежде чем выпрямиться, его грудь вздымается, холодные глаза впиваются в меня. Я не могу спрятаться от этих глаз. Даже когда закрываю свои собственные, отворачивая голову и готовясь к тому, что будет дальше, я все еще вижу его. Он запечатлелся в моей памяти, половина его лица в тени, глаза такие пустые.

Он никогда не причинил бы мне вреда.

Сейчас он выглядит так, словно хочет этого.

Способен ли он контролировать себя?

Почему я не сдержала рот на замке?

Следующее, что я слышу — это не его тяжелое дыхание или какие-то неприятные слова. Я задерживаю дыхание в ожидании. Пожалуйста, не нарушай своего обещания.

Он этого не делает.

Я медленно выдыхаю, как можно тише, когда раздаются его шаги. Как только он выходит из комнаты, я вздрагиваю от облегчения, прежде чем мои мышцы начинают расслабляться.

К сожалению, не мои руки или запястья. Я думала, что ремень неудобный? Веревка намного хуже, она впивается в кожу. Каждое легкое движение — наказание, натирающее до тех пор, пока я не задыхаюсь от боли.

Но это ничто по сравнению с болью в моем сердце. Почему он это сделал? Зачем зашел так далеко?

Во-первых, потому что я не собиралась затыкаться. Очевидно, говорить о том, что случилось с ним в детстве — очень важно. До сих пор он ни разу не обмолвился мне об этом ни словом, не потому, что ему было все равно, а потому, что это слишком больно.

И все, что я делала — это продолжала приставать с вопросами и требовать. Фонарь горит рядом со мной, пламя танцует и подпрыгивает так, что на стенах пляшут тени. Тени, полные дурных предчувствий. Страха.

Рыдание начинает нарастать в моей груди. Я подтолкнула его к этому. Нет, оставлять меня вот так — неправильно. Но если он никогда никому не рассказывал о своем опыте, а я была первым человеком, которому он доверился, как еще он должен был реагировать?

Культ. Какого рода, интересно? Я видела слишком много шоу-расследований и прослушала много подкастов, поэтому в моей голове мгновенно всплывает ряд уродливых образов. Как я могла не слышать об этом больше? Жаль, что я не была достаточно взрослой, чтобы понять.

Еще один секрет, который хранили папа и дядя Роман. Иногда я удивляюсь, как они спят по ночам с таким грузом на плечах.

Итак, Рена и Луну забрали из секты. Никто бы не догадался об этом, встретив Луну сейчас. Она просто солнышко.

До сегодняшнего дня я бы и не поверила, что такое могло произойти с Реном. Он всегда казался таким нормальным. У него, конечно, была своя тьма, как у Кью. Даже как у меня.

Но в том, что произошло сейчас нет ничего нормального. Это ненормальная реакция.

Я не в том положении, чтобы помочь разобраться в его воспоминаниях, это уж точно. Я не опытный терапевт, и это слишком личное для меня. Я не смогу спокойно подбадривать, когда кажется, что на кону все. Его счастье, покой, наше совместное будущее.

Очевидно, с этого момента мне нужно быть спокойнее. Больше не настаивать на ответах. Я не могу снова пройти через это, но это ничто по сравнению с той болью, через которую я заставила его пройти. Я не буду настаивать на том, чем он не готов делиться. Достаточно быть здесь, с ним, только вдвоем. Все шло так хорошо, пока мы не начали разговаривать.

Теперь, когда мое сердце больше не колотится, как басовый барабан, я слышу его снаружи. Звучит так, будто он убирается. Кажется, он снова поставил стол на ножки, и вскоре я слышу, как он расставляет упавшие банки с холодильника. Мгновение спустя звук волочащейся по полу метлы вызывает в мыслях образ того, как он подметает.

Думаю, это лучше, чем Рен, который хватается за нож из ящика стола и начинает резать меня на куски.

Хотя я не могу представить, что он когда-нибудь сделает что-то подобное. Мое сердце не позволяет думать об этом, даже лежа здесь с онемевшими руками. Рен не причинил бы мне вреда. Он любит меня. Посмотрите, сколько усилий он приложил, чтобы привезти меня сюда.

Я даже не знаю, о чем сейчас думаю.

Знаю только, что мне чертовски больно, когда я пытаюсь освободиться, потирая запястья друг о друга, выкручивая их так сильно, как только могу. Чем сильнее я сопротивляюсь, тем туже и глубже впивается веревка. Я пораню кожу, если не буду осторожна.

Что мне теперь делать? Как мне выбраться из этого? Как достучаться до него — не только ради себя, но и ради него самого? Даже больше ради него, если подумать. Мне нужно вернуть его из темного места, в которое я его отправила. Я должна сделать его жизнь лучше, верно?

Пока что у меня это не очень получается.

Шум за пределами спальни в конце концов стихает.