Мэр. Цена предательства – любовь - Евсения Медведева Страница 46

Вот с кем мне повезло, так это с дядей Мишей.

Я была уверена, что как только он поймёт, что наши отношения с Костей давно уже вышли за рамки фиктивных, покажет своё истинное лицо! Но дядя Миша совершенно никак не отреагировал. Не смутило его ни то, что я с прицепом в виде уже взрослой по паспорту, но до сих пор моей младшей сестры, ни то, что вся эта заварушка с грязью на фамилии Каратицких началась именно из-за меня.

У них были одинаковые глаза: сверкающие от смешинок, вот только у дяди Миши столько мудрости было, любое его слово за истину принималось.

Он как-то резко и необратимо стал для нас с Олькой вторым отцом, добрым другом, понимающим дядюшкой и крепким тылом.

– Ох чёрт! – дядя Миша присвистнул и приложил ладонь к моему аккуратному, но такому дерзко торчащему животу. – Вика, а внучка там точно одна?

– Это она футбольные мячики на завтрак ест, дядя Миша, – Оля смеялась, прыгала вокруг старика, как обезьянка.

– Что? Вас прислал взять на себя удар?

– Нет, это он прислал отца, чтобы сопроводить семью домой. Ну, кто ещё о вас позаботится лучше деда? – Каратицкий старший явно смаковал это слово. Дед… – Может, поднимешь трубку?

– Пешком пойдём?

– Полетим, – наши чемоданы тут же оказались в руках у охраны, нас взяли в плотное кольцо, ограждая от чокнутых туристов, мчащихся к стойкам регистрации.

Нас сопроводили к бизнес-залу, помощник дяди Миши взял на себя все организационные моменты, а нам только и оставалось, что сидеть на мягких креслах.

Было стыдно признаться, но чувствовала я себя хреново.

Вспылила, потащилась в аэропорт, ещё и трубки с утра не беру. Костя там, наверное, места себе не находит! Права Олька, мной теперь движут только гормоны, никакой сознательности.

– Не переживай, ему это полезно, – дядя Миша словно мысли мои прочитал, озорно подмигнул и помог мне стянуть балетки, освобождая отекшие ступни. – Давай, закидывай на стол, скоро легче станет.

– Неприлично же!

– Тебе всё можно, Вика. Давай-давай…

– Дядя Миша, что он там придумал? Ну, я же чувствую, что-то случилось, а мне никто ничего не говорит! – сжала руку свёкра, заглянула в глаза, пытаясь увидеть переживания. – Может, он нашёл себе кого-нибудь? А? Дядя Миша, вы мне только сразу скажите. Хорошо?

Но нет… Он был спокоен, с улыбкой смотрел прямо в глаза, не допуская ни намёка на ложь.

– Вика, мой сын, конечно, оболтус и ещё тот ярый прожигатель жизни, чтобы в кайф. Но знаешь какое его главное качество?

– Способность любить, – я закрыла глаза, чтобы не показывать свёкру тот фейерверк, что вспыхивает каждый раз, когда я думаю о муже.

Желание обжигающими языками пламени скользит по коже, согревая в холод, охлаждая в жару. Я даже не знала, что можно любить вот так…

Чтобы даже дышать было невыносимо порознь.

А может…

Может, в этом и есть настоящая причина моей истерики?

Я просто до безумия соскучилась по мужу. По его взгляду, по теплым и таким надежным рукам…

– Нет, мой сын преданный и надёжный, но только тем людям, кого он любит. А тебя он любит… Это же даже котятам понятно было ещё тогда, на вашей свадьбе. Так что вы себе сказки рассказывайте про договорняк, – свёкор расхохотался, да так громко, что на нас стали оборачиваться другие пассажиры.

Да прав он… Прав.

Люблю, и всё.

Вот такого вот, со своими причудами, желанием удивлять, поражать и покорять.

Всего пара часов, и я его убью. А потом воскрешу, зацелую и потребую обещание никогда не оставлять!

Я так вымотала себя этими мыслями, что как только мы сели в самолёт, то тут же вырубилась на диванчике в отдельной комнатке.

Мне снились и небо, и море, и люди, и друзья. Но все это время было как-то зябко…

Но внезапно вылезло солнышко. Так тепло стало, ласково… По коже мурашки, мысли запутались старыми ниточками. Уже и сон забылся, и голоса потухли.

И вдруг всё стихло… Вакуум тишины, даже сердце притаилось.

Я в панике распахнула глаза и тут же утонула в родной зелени глаз.

– Костя…

– Девчонки мои,– он стянул пиджак, сорвал галстук и упал на диванчик рядом со мной.

Костя нагло, совершенно бесцеремонно потянулся к сарафану. Рывком задрал край, пробежался по кромке трусиков, нараспев протягивая своё фирменное: «Ути-ути, га-га-га…».

Я перекатилась на спину, с удовольствием рассматривая лицо мужа.

Костя замер… Аккуратно опустил ладони на живот, едва касаясь кожи. И вдруг пинок… Такой яркий, отчётливый. Каратицкий прижался и закрыл глаза, смакуя это удовольствие.

– Девочки мои вернулись…

– Костя, ты что творишь? Там Оля и папа!

– Нет там никого, они сели в машинку и уже мчатся в сторону нашего дома, – Костя шептал, попутно рассыпая поцелуи по животу. – Кошечка моя сладкая, иди ко мне скорее. Я уже измучился!

– Измучился он! Каратицкий, ты меня почему в ссылку отправил? Что ты тут устроил? – я отбивалась, как могла. Понимала, что если не узнаю правду, то просто не смогу расслабиться.

– Что ты за чертовка, а, Виктория Каратицкая? Весь кайф с уточками обломала!

– Боже, я так соскучилась, Каратицкий. Ты даже не представляешь!

– Ладно, после новоселья отдашься, – Костя вскочил, собрал вещи, а потом с особой нежностью поднял меня, расправил сарафан, разглаживая складочки. – Но чур, на обеденном столе…

– На каком новоселье? Костя!

– Каратицкая, не ломай мне кайф второй раз…

У самолёта стояла служебная машина Кости, Гоша смущённо поприветствовал меня, ошарашенно осмотрев так резко выросший живот.

– Виктория Олеговна. Константин Михайлович, куда едем?

– Домой, Гоша… Моя дочь желает видеть, где будет пяточками по лужайке топать.

Я потеряла дар речи. Но если честно, то и думать не хотелось. Прижалась к мужу, уткнулась носом в шею, пытаясь надышаться его любовью.

Настоящей, вот такой трогательной, немного пошлой, порывистой, как морской бриз. И это лучше самого райского острова на свете.

ЭПИЛОГ

– Где она? – Костя ворвался в дом, рассыпая по полу крупные капли дождя, сорвавшиеся с его пальто. В руке у него была зажата газета, лицо красное, ноздри раздуваются… – Вика, где Катя?

– У себя в комнате, – я так растерялась, что из руки выпал венчик, разбрызгав по столешнице сметанный крем для медовика. – Костя, что случилось?

– Наша дочь… Наша дочь… – он покачнулся, затем вздрогнул, осознав, что напугал меня до чертиков. – Простите, дорогие мои.

Каратицкий скинул мокрое пальто, обувь и кинулся к нам, крепко целуя меня и Машку с Ванькой. Он обнимал, а дети визжали от