Брижитт Бро - Во имя любви к воину Страница 44

Когда жара и пыль становились невыносимыми, я позволяла себе остановиться на полпути, чтобы передохнуть. Такси дребезжало всеми частями, кондиционера не было. Водитель открывал окно, но при этом внутрь проникал горячий воздух, принося с собой дорожную пыль. Я тогда просила остановиться в Сароби, в чайхане, всегда одной и той же: она была неприглядна с виду, но там подавали изумительную яичницу-глазунью. Стоило мне войти, и я становилась центром вселенной. Хозяин спешил проводить меня в маленькую уединенную комнату с матрасом, брошенным на неровный глинобитный пол. Я усаживалась по-турецки и расслаблялась, не задумываясь о санитарных нормах на кухне и чистоте кастрюль. Моя обувь оставалась у дверного порога.

Шахзада не советовал мне останавливаться здесь. У Сароби дурная репутация. Регион длительное время был под правлением одного из самых жестоких военных главарей, Фарайяди Сарвара Зардада, связанного с наиболее радикальной из афганских исламистских партий — Хезб-и-Ислами. Зардад правил посредством террора. Вся страна знала о том, что он отдает своих пленников на съедение собакам. С приходом талибов он скрылся в Великобритании, но его приспешники остались здесь. Сароби не был тем местом, где стоило оставаться надолго.

Для чего было проделывать весь этот путь? Чтобы оказаться в нашей комнате. Мировые новости стали проникать в нее с того момента, как Шахзада купил параболическую антенну, принимающую разные спутниковые каналы. Один из них — недавно созданный и наиболее смелый афганский Tolo TV со скандальным душком. Его передачи были скопированы с английских образцов. Появились и каналы национальной музыки, которую афганцы обожают и которой они были лишены при талибском режиме. Еще мы смотрели Би-би-си и Си-эн-эн, а также индийские каналы, где темпераментно танцуют, стреляя глазками, красивые девушки Болливуда.

Насытившись этими программами и приведя в порядок все свои дела, я начинала скучать. Внизу подо мной, в большой гостиной на первом этаже, Шахзада принимал бесконечную вереницу момандов, глав племен или правительственных чиновников. Количество консультаций возросло: политический климат менялся. Намеченные на октябрь 2004 года президентские выборы символизировали переход страны к настоящей легитимной власти. Ответственности у Шахзады прибавилось, и порой я его совсем не видела. Иногда я относилась с пониманием, но чаще начинала протестовать. И упрекать, как обычно.

Помнится один прекрасный майский вечер. Мы могли бы устроиться в саду, чтобы наблюдать за синичками или смотреть на распускающиеся бутоны роз. И конечно, бесконечно болтать, как это часто бывало… Но я не видела его со вчерашнего дня. Когда Шахзада, уставший, пришел ко мне, я встретила его не слишком приветливо.

— Брижитт, я не могу отказаться от посетителей ради тебя. Это немыслимо! — говорил он мне со своей традиционной сдержанностью.

Он повторял то, что я уже знала. Что у него нет ни минуты отдыха, никакого уединения — только со мной. Что он не может, сославшись на усталость, отказаться работать, иначе члены его семьи, возвратившись в деревню, скажут: «Шахзада не захотел принять нас». Могу ли я это понять? Может ли он рассчитывать на мое снисхождение? Я успокаивалась, немного смущенная, оттого что добавляла ему еще одну проблему.

Потом снова долгие часы ожидания. Невыносимо. В один из дней я быстро вскочила с дивана, повязала волосы платком. Спустилась по лестнице, остановилась около его бывшей маленькой комнаты. Там на матрасах сидели по-турецки мужчины в тюрбанах. Дверь была открыта нараспашку. Я сделала несколько шагов по коридору под их удивленными взглядами, потом снова поднялась в «темницу», удовлетворенная тем, что заявила о своем присутствии.

Я работала над своими бумагами, когда через час Шахзада пришел ко мне в страшном гневе. Он очень редко терял над собой контроль. Он негодовал. Говорил, что я прервала его переговоры с двумя крестьянами по поводу сада, который они никак не могли поделить в течение многих лет. И одному Богу известно, что могло бы случиться, если бы дело не удалось урегулировать. Могла бы начаться война кланов! Он не жестикулировал, не кричал, только нервно ходил по комнате. Потом сел и замолчал.

Внезапно накопленная усталость взяла свое. Его плечи опустились, глаза, обычно блестящие, потухли. Он взял с маленького столика сувенир, который мы купили в лавочке для туристов на Марсовом поле, машинально перевернул его. Он следил взглядом за снегом, медленно падающим на Эйфелеву башню, но ничего не видел. Потом заговорил совсем слабым голосом:

— Если бы я жил, как любой другой афганец в Кабуле, то не было бы проблем. Но я — не обычный человек… У тебя никогда не будет нормальной жизни со мной.

Наступила тишина. Но не та, которая возникает в дружеской обстановке, нет. Эта напоминала, скорее, большую черную бездну. Я не знала, что сказать, мне хотелось повернуть время вспять и не спускаться с этой лестницы, поддавшись сиюминутному импульсу. Потом он внимательно посмотрел на меня. Он принял решение, я была в этом уверена.

— Брижитт, если ты ищешь покоя, то нам нужно расстаться. Потому что я не смогу тебе этого дать.

Еще никогда я не видела его таким уязвимым. Я капитулировала. Но надолго ли?

Нам было нужно совсем немного, чтобы снова обрести гармонию. Самую большую радость доставляли нам поездки, когда мы бороздили страну момандов. В то время Шахзада ездил по деревням урегулировать конфликты. Благодаря ему я открывала для себя удивительные места. В этой стране, где так мало дорог, но много едва различимых троп, его внедорожник был очень кстати. Мы ехали без конца, с вооруженным водителем, Шахзада сидел впереди, я — позади него. Мне нравилось это место: оно позволяло мне переговариваться с ним и ловить его взгляд в зеркале заднего вида. Другая машина, с телохранителями, следовала за нами. У меня не было никаких ориентиров, только горные вершины: Спингар и его снежные пики на юго-западе, а на северо-востоке — горы, где затерялся его дом. Они окрашивались в разные цвета в зависимости от погоды. С появлением темно-серых облаков горные вершины приобретали голубоватый, сиреневый и фиолетовый оттенки. Это было настолько красиво, что захватывало дух.

У Шахзады были воспоминания о каждом уголке, он любил рассказывать о них разные истории. Каждый раз, когда мы пересекали реку Кунар, он говорил мне о своем старом танке, оставшемся на другом берегу, в укромном месте. Он находится там уже несколько лет, с того момента как Шахзада ушел в подполье.

Чуть поодаль горная долина, раскаленная, словно печь, напоминала ему об эпохе, когда советские самолеты сбрасывали мины-ловушки в виде часов. Они блестели на земле меж камней. Дети бросались к ним с радостными криками, пытаясь собрать драгоценности, упавшие с небес. Но в их руках они взрывались.