Грешная одержимость - Айви Торн Страница 4

Я дарю ей теплую улыбку.

— Спасибо.

Мою кожу покалывает от осознания, когда, то же подавляющее присутствие снова заполняет дверной проем. Сама того не желая, я смотрю в сторону Ефрема.

— Прошу прощения, надеюсь, я не перебиваю. — Говорит он, и от его русского акцента и глубокого голоса у меня по шее пробегают мурашки.

— Все в порядке. — Говорит Петр, жестом показывая ему вперед.

— Грузчики закончили, сэр. Мы с Вэлом закончили проверку помещения, и все в порядке.

— Спасибо, Ефрем. Наслаждайтесь вечером.

Он слегка уважительно кланяется Петру, затем делает то же самое с Сильвией. Его глаза находят меня последней, и мое сердце замирает.

— Рад видеть вас снова, мисс Ришелье.

От намека на улыбку, которая изгибается в уголке его рта, у меня перехватывает дыхание, и я отвечаю на нее, не задумываясь.

— Я тоже, — тихо говорю я, не обращая внимания на то, как дрожит мой живот.

Он поворачивается, не говоря ни слова, и я не могу не проследить глазами за его мускулистой фигурой, когда он уходит. Мое тело, кажется, неспособно пережить его прежнюю близость, ощущение его сильных рук вокруг меня и запах его древесного одеколона.

Он влияет на меня так, что я не уверена, что готова это признать. Тем более, что он телохранитель Петра и знал меня еще до того, как у меня появилась грудь. Он не может чувствовать то, что чувствую я.

С другой стороны, его пристальный взгляд заставляет меня сомневаться.

Может ли Ефрем чувствовать то же самое?

1

ДАНИ

— Я говорю о том, чтобы сохранить ваш имидж в первозданном виде, — повторяет папа, расхаживая взад и вперед перед диваном в гостиной.

Я изо всех сил стараюсь не смотреть на Бена. Я знаю, если я сделаю это, он рассмешит меня. Мой брат просто нарушитель спокойствия, и он мастер наказывать меня, когда что-то начинает. Но на самом деле — это та же самая лекция, которую мы слышали бесчисленное количество раз раньше. Только на этот раз я знаю, что мой отец потеряет это, если я не отнесусь к этому серьезно. Губернатор — это работа его мечты, к которой он стремился уже более десяти лет. А с приближением выборов он, кажется, только еще сильнее накручивает себя.

Наконец он решил вступить в гонку.

Это означает, что в обозримом будущем мой отец, моя семья и я будем в центре внимания. Фу. Я ненавижу политику. И я ненавижу прожекторы. Я бы предпочла оставить это для фотографий, которые я делаю. Желательно на художественной выставке. Единственная часть меня, которую могут увидеть зеваки, — это мое имя, написанное мелким шрифтом на мемориальной доске внизу.

— Я ожидаю, что вы оба посетите благотворительные мероприятия, на которые вас пригласили. Я хочу, чтобы вы осознавали, с кем вы тусуетесь и где вы тусуетесь. Даниэль, это означает, что больше нельзя общаться с сомнительными бизнесменами, которые могут иметь или не иметь связи с преступной деятельностью. — Папа показывает пальцем в мою сторону и делает паузу достаточно долго, чтобы дать мне понять, что он имеет в виду именно меня.

Должно быть, он шутит. Серьезно. Потому что мы оба знаем, что он говорит о семье Велес. В Нью-Йорке они почти синонимы терминов «мафия» и «русская мафия».

Может быть, да, а может быть, и нет. Я не совсем наивна в отношении того факта, что владение Петром крупной судоходной компанией и его связи с рядом стриптиз-клубов по всему городу указывают на то, что он способен на служебные преступления. И над именем Велес достаточно долго витала темная тень, и я не могу притворяться, что не знаю.

Но Сильвия? Ни за что. Эта девчонка и мухи не обидит. И я не брошу ее, когда она только переехала в Нью-Йорк, и мне наконец-то есть с кем поделиться своей любовью к искусству. Нет, нет и нет.

Я ничего не могу с этим поделать, когда наши взгляды с Беном пересекаются, я закатываю глаза. Его губы сжимаются от удовольствия, но он молчит.

Было время, когда Бен разделил бы это резкое замечание так же, как и я. Они с Петром были очень близки на протяжении всей старшей школы. Но где-то по пути, возможно, пока Петр жил в Чикаго, Бена это перестало волновать. Он «пошёл дальше», как он говорит всякий раз, когда я спрашиваю.

— Даниэль, я серьезно, — рявкает папа, нагнетая обстановку, называя мое полное имя. Затем он нападает на моего брата. — Бенджамин, никаких больше таблоидных разоблачений о том, что тебя поймали за нюханием кокаина.

— Эй, эй! — Бен поднимает руки в целях самообороны. — Якобы, — возражает он. — И это было больше года назад. С тех пор я держу свой нос в чистоте. — Он в шутку щелкает носом и подмигивает мне.

Я фыркаю, затем затыкаю рот рукой, когда папа бросает в мою сторону смертельный взгляд.

Бедный папа. Сейчас его волосы скорее седые, чем каштановые, и я уверена, что отчасти это из-за того стресса, который мы с братом причиняем ему. Опять же, его работа тоже играет немалую роль. И это на нем. Одному Богу известно, почему должность генерального прокурора штата не вызывает достаточного беспокойства у моего отца. Нет. Он хочет быть лучшим псом в Нью-Йорке.

— Мы поняли, папа. Никаких скандалов на первых полосах. Не вести себя плохо. До ноября мы будем твоими идеальными детьми, занимающимися благотворительностью, — обещает Бен, поднимая одну руку в бойскаутском приветствии, а другую кладя на сердце.

Моя мама тяжело вздыхает и закрывает глаза, чтобы помассировать виски. Со своего места позади моего отца она должна быть его молчаливой поддержкой, но, кажется, она понимает безнадежное дело, когда видит его.

Выражение лица папы становится грозным, и я вскакиваю прежде, чем он полностью расклеится и у него случится инсульт или что-то в этом роде.

— У нас все будет хорошо, пап. Правда. Бен просто не знает, как сказать что-либо, без сарказма.

Бен показывает мне язык и сейчас он гораздо меньше похож на человека, в которого он превратился, когда делает такое детское лицо. Я отвечаю ему тем же, никогда не боясь опуститься в войне братьев и сестер.

— А если серьезно, пап, у меня действительно есть кое-кто, с кем я хотел бы тебя познакомить. — Говорит Бен.

Я приподнимаю бровь, уверенная, что мой старший брат готов провернуть еще один