Даже если ты уйдешь (СИ) - Лия Султан Страница 4

его себе — такой характер. Войдя в дом, Эсми с порога окинула его богатое в понимании свекрови убранство. Массивная мебель, ковры к месту и нет, тяжелые портьеры — все это сейчас давило на нее. Невестка посмотрела на лестницу, которую драила руками позавчера, потому что Юлтуз считала, что ее надо мыть через день, бросила мимолетный взгляд на белоснежные шторы, что утюжила на выходных. Слишком много сил она отдала дому, в котором никогда не чувствовала себя своей. Лишь только она поднялась на ступеньку, как из кухни вышла мать Имрана и окликнула ее.

— Эсмигюль! Куда ты собралась? — она так быстро дошла до нее, что Эсми усмехнулась: обычно свекровь всем говорит, что у нее больные ноги и ей тяжело ходить. Юлтуз была женщиной среднего роста, полноватой и строгой. Вот и сейчас она смотрела на келин, сдвинув брови к переносице, а губы сжались в тонкую ниточку от которой стрелами отходили крохотные, но вполне видимые морщинки.

— Я пришла за вещами, апа (уйг. — мама. Так называют и родную мать, и свекровь), — ровно ответила она.

— Ты что устроила на рынке? Уятсыз! (Бессовестная). Как ты могла так опозорить мужа?! Меня опозорить?! — вскрикнула она, взмахнув рукой.

Глава 3. Я устала, я ухожу

— Ты что делаешь? — ахнула свекровь, когда Эсмигюль поймала ее руку в воздухе.

— Защищаюсь, — ровно ответила келин, хотя внутри бушевал ураган и тело дрожало от страха. Никогда Юлтуз не позволяла себе такого, а тут, похоже, из ума выжила. Женщина вырвала запястье из тисков и посмотрела на невестку со злостью.

— Позор! Какой позор! Вот ты и показала свое истинное лицо, Эсмигюль!

Эсмигюль сразу подумала, что кто-то из торговцев донес. Вряд ли Имран сам об этом рассказал. Она всегда выгораживала среднего сына, потому что любила его больше других. Даже когда он по глупости связался с другом, отдал ему все деньги на “бизнес” и попал по-крупному, Юлтуз все равно встала на сторону Имрана, обвинив во всех грехах того, кто его в это втянул. А то, что Имран взял предоплату со знакомых, которым пообещал машины из Америки и остался им должен, никого не волновало. Так он лишился двухкомнатной квартиры, которую родители подарили ему на свадьбу. Эсмигюль, как и подобает восточной келин последовала за ним с двумя детьми. Им на тот момент только исполнился год. И за эти двенадцать месяцев материнства она вымоталась настолько, что была согласна жить со свекрами — может, станет хоть чуточку легче. Не стало. В доме царили свои порядки, а Юлтуз, получив в распоряжение неработающую невестку, решила поступить с ней так, как когда-то поступила с ней ее свекровь. Готовь на всех, убирай двухэтажный дом, встречай многочисленных гостей и будь благодарна, что тебя с детьми приютили. И Эсмигюль готовила, убирала, встреча гостей и…нет-нет да просила мужа съехать на квартиру. Он сначала обещал: потерпи годик, встану снова на ноги и снимем жилье. И год растянулся еще на три года. Все переживания Эсми хранила внутри, потому что ее, как и миллион восточных девочек, так воспитали с детства: попадая в семью мужа, ты становишься ее частью, живя с его родителями, ты уважаешь и почитаешь их, делаешь то, что попросят, занимаешься хозяйством. А еще не выносишь сор из избы и не жалуешься маме с папой, потому что брак — это святое.

Только Эсми было уже тяжело молчать. Нет-нет да проскальзывали замечания свекрови, что дети слишком шумные, везде бегают, почему-то часто болеют — может, это мать за ними плохо смотрит. А как им не болеть, если они ходят в детский сад и приносят оттуда вирусы? А то, что бегают и шумят — так они просто дети. Здоровые, нормальные дети. Ко всему, Юлтуз стала попрекать Эсми тем, что она сидит дома, пока Имран работает, чтобы содержать всю семью.

“Вот я в твои годы на барахолку пошла, чтобы всех прокормить. В 90-х только благодаря ей выжили и поднялись. А ты без дела сидишь. Зачем тогда училась?”, - твердила свекровь.

Эсми бы с радостью убежала на работу, да только без опыта ее не брали, а после декрета она чувствовала себя глупой и отставшей. Но у Эсмигюль был другой дар: она прекрасно готовила и все в ее руках спорилось, всё получалось вкусным. А те, кто пробовал ее самсу, манты, лагман, всегда говорили по-уйгурски, что у нее “сладкие руки”. Эсмигюль начала делать выпечку для многочисленных уйгурских мероприятий: свадеб, поминок, “праздников колыбели”. После два магазина стали заказывать у нее самсу и каждое утро она вставала в половине пятого, чтобы успеть все приготовить и не мозолить глаза свекрови на кухне. Благо, ее выручала большая круглая чудо-печка — подарок мамы на восьмое марта.

И все равно в глазах Юлтуз Эсмигюль была не достойна ее сына. А теперь еще и опозорила.

— Откуда вы знаете? Имран сказал?

Она удивилась, что голос звучал ровно, без надрыва. Однако все просто: после эмоционального всплеска она была опустошена, разбита и сил уже не осталось.

— Нет Имрана. Мне прислали видео, как ты кричишь на глазах у толпы! Ты с ума сошла? Все, кто меня там знает, теперь смеются. Ты знаешь, что его сейчас начнут показывать друг другу. Ты опозорила себя, своего мужа, меня!

Эсми прикрыла веки и вцепилась в перила. Голова кружилась, резко затошнило. Она вспомнила, как муж крикнул кому-то убирать камеру. Это было уже после того, как она ударила его любовницу или после?

— Если вы все видели, то поняли, наверное, что Имран изменил мне. Он делал это в вашем бутике. В примерочной. С вашей продавщицей, которую вы так хвалили.

Губы свекрови задрожали и презрительно искривились. Она побледнела, но отнюдь не из-за правды (и так уже увидела вертихвостку в одном бюстгальтере), а от того, что у невестки прорезался голос, но при этом она была совершенно спокойна.

— Даже если так, — неожиданно заявила она, — кто дал тебе право так себя вести? Ругаться с мужем на глазах толпы? Где твое воспитание? Нет его, нет! — сокрушалась Юлтуз, размахивая руками.

— Вы себя сейчас слышите? — покачала головой Эсми и коснулась рукой лба. — Вы считаете, я должна была молчать после того, что увидела? А я видела их своими глазами. Слышала, как он её…

— Хватит! — заткнула свою келин Юлтуз и в это время дверь в дом открылась, а на пороге стоял злой Имран.

— Приехала все-таки, — усмехнулся и бросил ключи от машины на высокую