Ешь. Молись. Разводись - Элен Блио Страница 39

Мы не опоздали. В последний вагон вскочили за две минуты до отправления.

Отдышались и пошли искать свои места.

Я довольно часто вспоминаю ту поездку, особенно сейчас, наверное, потому, что испытываю какую-то горечь от тех отношений.

Лёшка был хорошим парнем, он меня любил. Просто мы были разные. Я более эмоциональная, к тому же тогда повёрнутая на своей учёбе на профессии.

Мне было интереснее читать исторические книги, книги по живописи, ходить по музеям, по храмам. Да-да, молодой девочке в восемнадцать лет.

Я и в Питер тогда с ними поехала потому, что мечтала посмотреть Эрмитаж. Это потом уже, закончив институт, начав работать я поостыла. Скажем так, зарплата поостудила. Но у меня уже начались отношения с Олегом, я замуж собиралась, детей рожать, поэтому меня тогда не сильно напрягало то, что любимая профессия, полученная мной мало кому нужна.

Я стала другим интересоваться. Жизненные приоритеты поменялись.

Потом уже, решая, вернуться ли мне на работу я стала и в ней искать новые горизонты. С живописи перешла на архитектуру, на историю, задумалась над экскурсиями.

Золотое свечение купола Исаакиевского собора вернуло меня из прошлого в настоящее. Я хотела там побывать. Но мне нужно было покинуть город.

Поэтому я резво собрала вещи и в шесть утра свалила из номера.

Доехала до Женьки, которая, к счастью, утром, в такую рань еще оставалась дома и свободна.

— Так, мать, ты со своими «любовями» совсем там с ума сошла?

— Я с «любовями» рассталась. Сбежала. Но не хочу уезжать. И снимать другую гостиницу опасаюсь. У моего Казановы большие связи в Питере.

— Почему Казанова сразу?

— Так. Как его еще назвать? Мужчина изменяет жене с первой встречной.

— Казанова был не женат, по-моему.

— Не важно, Жень. Извини, что я вот так свалилась, но я буквально на сутки. Или хочешь, вечером уеду. Сейчас нет моральных сил рулить. Но и оставаться. Если бы ты знала, что вчера было!

Женя поднимает бровь. Она не сильно любопытная, но, конечно, про мои похождения ей знать уже интересно — заинтриговал её мой Арс, который вовсе не мой.

Быстро докладываю, как вчера мы встретили в Мариинке Королькевича с его недо-примой.

— Оказалось, что Арсений с ней знаком.

— Почему я не удивлена? — глубокомысленно закатывает глазки моя подруга.

— Почему? — переспрашиваю я.

— Еще одно доказательство, что на этой мадам пробу не где ставить.

— Она мадемуазель.

— Не важно.

Я вспоминаю одну из своих фигурок, когда-то я очень её любила.

Изящная фарфоровая статуэтка, балерина. В нежной ажурной пачке, с поднятыми вверх в третьей позиции ручками. Милая девочка, не очень дорого стоила, особой ценности не представляла. Просто в какой-то момент она мне очень сильно нравилась. Такая нежная, хрупкая, вот-вот взлетит.

Я тогда не задумывалась о том, что балет, в принципе, очень жёсткая и жестокая штука. И чтобы выжить там, чтобы добиться хоть каких-то результатов нужно не просто пахать, пахать и пахать, но еще и уметь кусаться, огрызаться, толкаться локтями.

Или иметь богатого покровителя. И даже имея его всё равно уметь выбивать себе место под солнцем, потому что покровитель может сгинуть, или у кого-то может оказаться более сильная поддержка.

Почему я думаю об этом сейчас? Вчера было сказано не так много. Но кое-что из сказанного я не могла выкинуть из головы.

И тон, с которым Жанна пыталась говорить с Арсом. И то, как Арс говорил с моим бывшим. И то, о чем кричала моя интуиция.

Что-то будет.

Что-то скоро изменится.

И не факт, что перемены меня порадуют.

Хочу ли я возвращения бывшего мужа?

Сейчас при одной мысли меня передергивает. Да и сразу, еще тогда — не хотелось.

Он был предателем. Он поступил как предатель со мной и с детьми.

Такое не лечится.

Такое сложно забыть. Нельзя — так вернее.

В его поступках, в его словах, действиях была какая-то квинтэссенция измены.

Он собрал всё самое худшее. Полный набор штампов предательства. Со всех сторон.

Наверное, это трудно было бы просто объяснить другому человеку, даже подругам. Да, господи, даже мама моя не могла сразу понять!

Почему я так категорична и враждебна к бывшему.

Я?

Реально — я?

Странно и непонятно это для меня, ну да, ладно.

Женя внимательно слушает мой сбивчивый рассказ. Я не говорю, что мы с Арсом снова сделали на крыше, но это ясно без слов.

— Милка, чего ты опять бежишь? Чего убиваешься? Мужик тебе во всем признался. Жену не любит, женился по расчёту. Пожалей его, приголубь, оторвись. Если вам так кайфово вместе — зачем лишать себя счастья?

— Ты серьёзно сейчас? У него жена!

— И?

— Ты сама была такой вот женой, дурой, с рогами! И я.

— Нет, Мила, мы были другими жёнами. И мужики нам изменяли по-другому.

— Да, да, «это другое». Эта фразу которой можно всё оправдать.

— Я не оправдываю. Я просто чувствую, на уровне интуиции что ли, что тебе не стоит так вот всё бросать. Подумай.

— О чём?

— Да о себе, господи! О се-бе! Просто о себе подумай! О жене твоего красавчика пусть кто-то другой подумает. Считай, что тебе провидение и высшие силы выкатили компенсацию за твоего Козлевича, тьфу, Королькевича.

О себе.

Я не могла думать о себе. Я думала о несчастной жене Арса.

Что делает она ночью, пока его нет? О чём думает? Верит ли в его сверхурочную работу, встречи с коллегами, затянувшиеся переговоры и прочую лабуду?

Я в своё время верила. Когда-то.

Верила и поплатилась. Верит ли она?

Вряд ли он ей говорит — прости, родная, я поехал трахаться с другой, не скучай, правда же?

С другой стороны, он повёл меня в Мариинку. Мы ведь могли встретить