Поймать солнце - Дженнифер Хартманн Страница 38

— Ты недооцениваешь, насколько я могу быть раздражающей.

Я невольно улыбаюсь. Я беру футболку и смотрю на рисунок спереди.

— Винни-Пух?

— Да. — Это все, что она говорит.

Элла отворачивается и начинает возиться со своими распущенными волосами, пока я натягиваю футболку через голову. Она немного тесновата для моих бицепсов, но сойдет. Запах затхлой картонной коробки и легкие нотки шалфея проникают в мой нос, когда я перебираюсь по матрасу к изголовью, скрипя пружинами.

Элла осторожно устраивается рядом со мной.

В голове пусто.

Словно ватные шарики наполняют мой рот, когда я раздвигаю ноги и наши бедра сталкиваются.

Мне восемнадцать, поэтому несложно зациклиться на том факте, что я в постели красивой девушки, хотя с Эллой все совсем не так.

Я чувствую, что на этом этапе между нами вот-вот воцарится неловкое молчание. Мы сидим бок о бок, спиной к изголовью, плечи прижаты друг к другу.

Но я уже должен знать ее лучше.

Девушка тут же начинает петь. Фальшиво и очень ужасно.

Это ее собственное исполнение песни «Рианнон» группы «Флитвуд Мэк», и я думаю, что она действительно пытается быть раздражающей. Голос срывается, слова путаются. Элла наклоняется и поет прямо мне в ухо, устраивая шоу всей моей жизни. У меня мурашки бегут по коже, когда ее дыхание щекочет мочку моего уха каждой чувственной нотой.

Она фыркает от смеха.

— Это работает?

Слегка поворачиваю голову, и наши лица оказываются в нескольких дюймах друг от друга. Я запоминаю ее улыбку, потому что это такая редкая, мимолетная вещь. Все, что я говорю, это:

— Я определенно проснулся.

— Хорошо. Я только начала. — Когда она забывает остальную часть текста, то меняет тему. — Знаешь ли ты, что существует вид грибка, известный как Кордицепс однобокий, который заражает муравьев, захватывает их тела и превращает их в муравьев-зомби? Тебе стоит погуглить.

Я вздрагиваю.

— Нет, спасибо.

— Погугли, Макс. Муравей цепляется своими жвалами за листву растения, а потом умирает. Грибок вырывается из его затылка, разрастаясь в стебель, который выпускает споры, чтобы заразить других муравьев внизу.

— Господи. Я никогда не буду это гуглить. — Она делает это за меня, набирая в мобильном телефоне ужасающие картинки и тыча ими мне в лицо. — Какого черта, Элла?

— Я пытаюсь не дать тебе уснуть. Ты больше никогда не захочешь спать.

— Это точно. Можешь быть уверена в этом, — ворчу я, отмахиваясь от телефона, который все еще маячит у меня перед глазами. — Ирония в том, что я не буду спать каждую ночь, мне нечего будет делать, поэтому я буду вынужден залезать к тебе в окно. И, в свою очередь, буду мешать тебе спать.

— Знаешь, в чем еще ирония? — щебечет она. — Гиппопотомонстросескипедалофобия — это боязнь длинных слов.

Я щипаю себя за переносицу и вздыхаю, впитывая это откровение. Затем смеюсь откидывая голову на изголовье кровати. И вздрагиваю от боли.

— Где ты всего этого набралась?

Она пожимает плечами.

— Никогда не преуменьшай силу одиночества и занудства.

— Ну, теперь ты не одинока. У тебя есть я.

— Верно. О, мы могли бы заняться армрестлингом. Я тренировалась с левой рукой.

Я хихикаю.

— Нет. Мне не скучно.

— Это правда. Ты слишком раздражен, чтобы скучать прямо сейчас. — Она делает небольшое движение рукой, напоминающее импровизированный поклон. — Я буду здесь всю ночь.

Моя грудь наполняется нежным теплом, когда я делаю глубокий вдох, как будто вдыхаю воздух солнечного утра. Я бросаю на нее косой взгляд, и мой тон смягчается.

— Я очень благодарен за это.

В эту ночь я не сплю, но Элла засыпает.

Она дремлет, опустив голову на мое плечо, а ночь все сгущается, и часы тикают. Единственное, что движется, это мое сердце. Мои мышцы напряжены, но сердечные струны податливы, биение быстрое и живое. Это ощущение столь же редкое, как и ее улыбка.

Когда солнце встает над горизонтом, я отползаю от нее, осторожно приподнимаясь с матраса. Она не просыпается. Не двигается. И в этот момент похожа на ангела, спящего в лучах восходящего солнца. Я вылезаю обратно в окно в тот момент, когда первые лучи солнца проливается в ее спальню, окрашивая оранжевые стены в золотистые тона.

Прежде чем повернуться, чтобы уйти, я смотрю сквозь стекло на ее прекрасное лицо, когда она лежит, прислонившись к изголовью кровати, а ее голова слегка наклонена в ту сторону, где когда-то было мое плечо. На ее губах играет легкая улыбка, и я задаюсь вопросом, где она сейчас.

Рыбачит на Великих озерах и готовит горбушу на костре?

Наблюдает за восходом солнца с открытых полей ее собственной конной фермы?

Лежит под звездами, наблюдая за танцем северного сияния на небе?

Катается на своей любимой лошади?

Или мчится свободным галопом с ветром в волосах и солнцем на коже, ее улыбка сияет, беззаботная и яркая?

Может быть, однажды… мы сможем прокатиться верхом вместе.

Согретый этой мыслью, я возвращаюсь домой и пробираюсь через дверь во внутренний дворик, чувствуя себя полностью восстановленным.

ГЛАВА 15

ЭЛЛА

«Можешь пытаться сколько угодно, но уверяю тебя, я не пойду на «Осенний бал».

Это сказала я вчера, когда шла по школьному коридору с Бринн, пока она отчаянно пыталась убедить меня, что «Осенний бал» — это необходимая часть школьного опыта и обряд посвящения, который навсегда останется незавершенным пятном в моей памяти, если я не приму в нем участие.

Знаменитые последние слова, я полагаю.

Оказывается, я иду на «Осенний бал».

Но да будет вам известно, что я иду одна. Без пары. Никакого романтического спутника. Буквально никого, потому что я отказала единственному человеку, который меня пригласил.

Я должна поблагодарить Макса за то, что он изменил мое мнение — хотя я и не пойду с ним. И это нормально. Ему будет весело с Либби и ее маринованными свиными ножками. В конце концов, маринование — это искусство. Наверняка Либби знает много интересных фактов о пропорциях рассола и времени ферментации. Это будет незабываемый вечер.

В любом случае…

Я иду потому, что Макс оставил еще один стикер в одной из моих книг, когда заходил вчера после школы. Это уже стало чем-то вроде традиции. Прошла неделя с тех пор, как он появился у моего окна той ночью, окровавленный и разбитый, нуждающийся в побеге. Я до сих пор не знаю, почему он пришел ко мне, но, возможно, он чувствовал то же, что и я в