Воровка - Тара Кресцент Страница 38

― Что ты хочешь сказать?

― Я говорю, что бизнес Антонио очень важен. Он вырос на улицах, Лучия. Никто не знает темную, грязную изнанку этого города так, как он. И поэтому он очень старается сделать город лучше. ― Она бросает на меня пристальный взгляд. ― Как и ты, он подвергает себя опасности, потому что это того стоит.

― Ты говоришь о нем как о крестоносце, ― ворчу я. Я хочу сохранить свои иллюзии и притвориться, что мы с Антонио совсем не похожи. Но Валентина не дура, и в ее словах есть доля правды. ― Давай поговорим о чем-нибудь другом. Например, о картине, которую я собираюсь украсть.

Улыбка подрагивает в уголках ее рта.

― Тициан тебя больше не интересует?

Тициан висит на стене моей спальни, но я не сказала об этом Валентине. Она никогда не перестанет дразнить меня, если узнает.

― Это ты сказала мне не воровать в Венеции.

― А ты будто меня послушала, ― иронично отвечает она.

― Гм. В общем, я рассматривала возможные варианты. Как насчет Гэвина Пауэлла?

― Это тот британский засранец, живущий в Венгрии?

― Он самый. ― Засранец ― это мягко сказано. Гэвин Пауэлл ― сторонник идеи доминирования мужчин. В своем подкасте он проповедует идеи о том, что женщины по природе своей должны подчиняться мужчинам, пропагандирует отношение к жене как к мусору и бросается другими расистскими фразами. Он живет в изгнании в Венгрии, потому что его разыскивают по обвинению в изнасиловании в Великобритании.

Возможно, для моих целей важнее то, что он владеет украденной картиной Якопо Бассано. Картина была украдена три года назад из музея в Турине в результате дерзкого ограбления. Пауэлл финансировал ограбление, а это значит, что если я украду его Бассано, он не сможет заявить о краже. Если только он не хочет, чтобы Интерпол задал ему несколько неудобных вопросов.

― Удовлетворительная мишень, ― со смаком говорит Валентина. ― Я подумала, что ты можешь выбрать его, поэтому я собрала на него досье. Она открывает ящик стола и протягивает мне USB-носитель. ― Держи. Все, что ты хотела знать о Гэвине Пауэлле, и даже больше. Будь готова принять душ, когда прочтешь все гнусные подробности; я знаю, я так и сделала.

― Ты лучшая.

Синьора Джирелли, моя соседка снизу, борется с дверью, когда я подхожу к своему дому. Ее пушистый пудель Саша примостился у ее ног, а его поводок запутался в лодыжках синьоры Джирелли.

― Давайте я помогу, ― говорю я, поспешно поднимаясь. Я держу дверь открытой, пока она распутывается и берет собаку на руки.

Она входит в вестибюль и нажимает кнопку крошечного трехместного лифта. Я прочищаю горло.

― Синьора Джирелли? По-моему, лифт не работает. ― Он перестал работать через неделю после моего переезда. Я безуспешно пыталась заставить ремонтника починить его.

Она поворачивается ко мне с улыбкой.

― О нет, дорогая. Сегодня кто-то приходил сюда, чтобы починить его. Им воспользовались ваши доставщики мебели.

Мне требуется минута, чтобы осознать ее слова.

― Мои кто?

― Вам привезли мебель. ― Она похлопывает меня по руке. ― Я так рада, что вы обживаетесь.

Я бормочу слова благодарности, а моя голова идет кругом. О чем говорит синьора Джирелли? Неужели она меня с кем-то путает? Но нет. Ей уже за восемьдесят, но она бодра и разговорчива, а ее ум все такой же острый, как и десять лет назад.

Я отпираю дверь своей квартиры, толкаю ее и замираю на месте.

Моя гостиная преобразилась. Ковер, который мне понравился на антикварном рынке в прошлую субботу, расстелен в гостиной, черно-белый узор ярко контрастирует с деревянным полом. Марокканские кресла, которыми я восхищалась, стоят у окна, а между ними ― деревянный приставной столик.

На столе, между голубыми керамическими подсвечниками, в которые я влюбилась, стоит огромный букет зимних белых роз, их тонкий аромат наполняет воздух.

Антонио Моретти снова нанес удар.

Я смотрю на мебель. Провожу кончиками пальцев по мягким лепесткам роз и погружаю лицо в их аромат. Все, что мне понравилось в субботу на рынке ― все, чем я восхищалась, ― здесь. Да, это демонстрация богатства и власти. Но это гораздо больше. Это о внимании к моим желаниям и потребностям.

Он всегда так делал. Десять лет назад он дал мне именно то, в чем я нуждалась. Он гулял со мной посреди ночи, предлагая мне компанию и позволяя мне горевать. И теперь эта маленькая часть моего жилища выглядит как настоящий дом.

А как насчет Уффици?

Я направляюсь в спальню. Мой надувной матрас исчез, он сдут и сложен в углу. На его месте стоит кровать, копия той, что стоит в спальне Антонио. То же темное дерево, то же решетчатое изголовье, к которому меня можно привязать.

При этой мысли у меня слабеют колени, а соски напрягаются. Желание бурлит во мне расплавленным потоком.

Я звоню Антонио. Он берет трубку на первом же звонке.

― Ты вломился в мой дом, ― обвиняю я его.

― Не лично. ― Я слышу улыбку в его голосе. ― Тебе понравились цветы?

― Они прекрасны. Зачем ты купил мне мебель?

― Мне нужен был стол, чтобы поставить вазу, а у тебя его не было.

Мне приходится сдерживаться, чтобы не рассмеяться.

― Это почти разумно. А ковер, кресла и кровать? Почему именно они?

― Стол и кресла шли в комплекте, ― говорит он. ― Ковер, потому что твой пол был холодным. Что касается кровати… ― Его голос понижается. ― Твой надувной матрас недостаточно прочный для того, что я собираюсь с тобой сделать, Лучия.

Он произносит мое имя как ласку. Я облизываю губы.

― Ты не можешь покупать мне вещи.

― Ты все время говоришь мне, что я могу, а что нет,