Bad idea - Ана Эспехо Страница 38

До конца занятия Хард ведет себя подозрительно хорошо и тихо. Боится получить палитрой по своей наглой роже, запачкав симпатичную мордашку. Его покладистость меня немного пугает. После штиля всегда назревает буря, готовая обрушиться на всех несчастных. Но британец хотя бы позволяет мне закончить работу в тишине.

– Предлагаю начать с мисс Льюис, – от души хочется шарахнуть мистера Ральфа по голове одной из его картин! Почему я первая? Это возмутительно вот так сразу выставлять меня на всеобщее обозрение как самого неопытного художника.

Хард сзади ликует и готов на руках вынести меня в центр студии лишь бы насладиться моим провалом.

– Хорошо… – обреченно пищу и прихватив картину с мольберта подхожу к мастеру.

Мистер Ральф любезно позволяет моему шедевру занять место на этюднике, выставив сие великое произведение на обозрение.

– Состояние моей души – это постоянная череда плохого и хорошего, которые настолько связаны между собой, что… – второй день подряд публичные откровения. Сначала глупая игра и болезненные вопросы, теперь самоанализ и понимание своего внутреннего состояния. Дальше что? Лекция от Майи Льюис о том, как остаться хорошим человек после жестокого и несправедливого обращения отца?

– Поэтому в вашей картине доминируют черные и белые краски? – мистер Ральф задумчиво всматривается в линии, читая скрытый смысл, заложенный в них.

– Да. В моем мире все делится на черное и белое, а цветные вкрапления… – это яркий вихрь событий и чувств с появлением Харда. Несносный подонок раскрасил бурными красками мою жизнь. И ему необязательно об этом знать!

– Что-то совершенно новое в вашей жизни, – мистер Ральф заканчивает мою недосказанную мысль, задумчиво покручивая правый ус. Ему действительно нравится картина?

– Я впечатлен, мисс Льюис, – с мастером соглашаются и девушки в первом ряду, чьи произведения, гораздо ценнее моих.

– Вы серьезно верите в весь тот бред, что она несет? – зверский рокот Харда заполняет маленькую студию. – Размалевала полотно красками и выставила это за картину! – порывисто вскакивает на ноги и пружинит на пятках, готовясь к смертоносному прыжку, чтобы порвать меня на кусочки. Штиль сменился сокрушающим ураганом…

– Успокойтесь, мистер Хард, – спокойно, но решительно, мистер Ральф призывает обезумевшего от ярости Томаса одуматься и успокоиться.

– Это полная херня! – отпинывает стул ногой и специально задевает мой мольберт, ножки которого складываются, и он падает на пол. Погром и хаос учиненный Томом.

Единственное в чем Хард талантливее меня – это живопись. Но и здесь я обскакала его. Репутация исполнительной и хорошей студентки делает всё за меня.

Но я не думала, что Томаса это так сильно заденет.

Глава 12. Майя

Плохие и неприступные мальчики такие чуткие и ранимые.

Публичное унижение для Харда хуже смертной казни. Никто не знает причину бурного и неадекватного поведения британца и объяснить его не в силах. Придерживаться позиции того, что это просто Томас Хард и его отвратительный характер, который он всегда проявляет, очень удобно. И только я знаю истину взрыва кареглазого черта, учинившего погром в маленькой студии.

Поставить меня на место Харду помешали не только посторонние, но и мой престижный статус умной студентки. Томасу не нужны лишние проблемы в качестве нотаций от всех преподавателей университета, которые слетятся на мою защиту как суетливые мамы-курицы. Устроить погром и весьма деликатно заявить, что я полная бездарность в живописи – единственный доступный способ выпустить пар.

А потом Хард ушел. Обозленный и расстроенный. И отвратительное чувство вины беспощадно вгрызается в моё сердце. Нанесенная мной обида слишком сильно задела Томаса. Обычно так парень обижается на свою девушку, потому что слова дорогого и близкого человека сильно ранят. Но Хард – не мой парень, а я не его девушка.

– Том! – Где это видано, чтобы я бегала за парнями, вымаливая прощение. Возмутительно! Еще и грудь безобразно трясется и скачет. Нужно было надеть лифчик! Как я вообще могла забыть о нем?

«Да перед Хардом, ты готова из трусов выпрыгнуть».

Не правда!

– Том, подожди! – знаю, что он слышит мои крики, эхом разносящиеся по коридору, но задетая гордость не позволяет остановиться. Британец продолжает идти быстрым шагом.

– Хард! – нагоняю его и дергаю за руку в попытке остановить этот марафонский забег, к которому моё неспортивное тело не привыкло.

– Ну чего тебе еще нужно, Льюис? – разворачивается молниеносно быстро, как хищник, готовившийся к нападению. Я одергиваюсь и боязливо вжимаюсь в ближайшие шкафчики, но пытаюсь держать лицо. Нельзя показывать таким обозленным мальчикам, как Хард что его поведение задевает меня. Один промах и брюнет учует мой страх как голодный хищник, воспользовавшись моей слабостью.

– Прости. Я не хотела задеть или обидеть тебя, – подбираю правильные слова, сглаживая углы нашего общения.

– Думаешь, меня это волнует? – перекатывается с пятки на носок и держит марку неприступного, бесчувственного подонка. Избегает моего взгляда, потому что его собственный выдаст истинные переживания брюнета.

– Учитывая, что ты устроил переполох и разгромил студию, да, волнует, – зыркает на меня, сверкая карими омутами.

Бестактно лезу к нему в душу, ковыряясь в его проблемах и травмах, глупо надеясь, что смогу помочь. Харда это не устраивает. Для девчонки, которую он просто трахает, я слишком много себе позволяю.

– Я знаю, что…

– Ничего ты не знаешь, Майя, – так ядовито-отвратительно мое имя еще никто не произносил. Но я достойно выдерживаю непроницаемый и холодный взгляд Харда. Разговор ему не приятен, но он продолжает участвовать в нем противореча сам себе.

– Я видела твои рисунки, – он бледнеет и покрывается испариной. – Они потрясающие! – размахиваю руками, не справляясь с восхищением от картин Харда.

– Говори, тише, – Том раздраженно шикает и приближается ко мне.

– Да вокруг никого, – заглядываю за спину британца, выискивая потенциальных любопытных зевак, питающихся университетскими слухами. Но коридор пуст – не единой живой души. Чего Хард так боится? Неужели никто не знает о его страстном увлечении кроме меня?

– Ты и без меня прекрасно знаешь насколько хорош, – кареглазый черт вскидывает брови и лукаво лыбится, боже, о чем он думает. – В живописи, – хриплю от смущения и лютого волнения. – У твоих рисунков особая энергия и ты чувствуешь тех, кого изображаешь.

– Ты замолчишь или нет? – Том озирается по сторонам. В любой момент из-за угла может выйти заблудший студент, прославив кареглазого обольстителя на весь Беркли, рассказав о его хобби, которое не соответствует статусу альфа-самца и подонка.

Университет – не место для секретов и откровенных разговоров.

– Боишься, что все узнают о твоем секрете? – вызывающе скрещиваю руки на груди, показывая, что так просто ему меня заткнуть. – Какая разница, что думают другие?