Александра Поттер - Жизнь экспромтом Страница 37

Вот если бы то же самое можно было бы сказать про нее саму. Вместо этого она чувствовала себя до такой степени непривлекательной, что дальше ехать некуда: потела, как лошадь, под прожекторами, таскала оборудование и держала над головой рефлекторы — диски серебристого металла шириной в три фута — до тех пор, пока ее руки не начинали ныть и затекать. Она чувствовала себя участницей японских соревнований на выносливость, которые она однажды видела по телевизору. Неужели это можно назвать работой? Она привыкла, что работой называется сидение в удобном кресле в офисе, в котором включено центральное отопление, походы в туалет, где можно поправить макияж, болтовня с сослуживцами возле ксерокса, персональные телефонные звонки друзьям, посещение Интернета с целью личных предпраздничных покупок, в то время как, предположительно, она занималась поисками материала для своих статей. Она подумала о своей работе в «Жизненном стиле». О своей старой работе. Она тосковала по ней точно так же, как тосковала по Хью.

— Рефлектор повыше! — Ее мысли были прерваны Рилли, который возился за своим треножником. Его голос прокатился по павильону, как мексиканская волна.

— Рефлектор поднимите повыше! — повторил кто-то в дальнем конце павильона.

— Поднимите рефлектор!.. — раздался голос с пола.

— Рефлектор, пожалуйста! — Это уже Тина со своим уоки-токи.

Фрэнки тихонько застонала. Так вот он какой, Голливуд. В полном изнеможении она еще выше вытянула над головой руки, привстала на цыпочки. Кто это назвал его Сказочным лесом?

Наконец съемка подошла к концу, и надо было отснять только последний эпизод. Все операторы снова взмыли вверх. Тарзан снова понесся по джунглям в своих фирменных шмотках и бил себя в натертую детским маслом грудь. Текст его роли был очень прост. Он имел одну-единственную гласную, протяжную и монотонную:

— О-о-о-о! О-о-о-о! О-о-о-о!..

Интересно, это трудно, так голосить?

Оказывается, довольно трудно. Через полчаса директор в нахлобученной на голову бейсболке все еще был недоволен, он сновал туда и сюда и наконец отправился за очередной порцией пончиков и кофе.

— Перерыв! — пролаял он через мегафон уже в который раз и попросил собраться вокруг него «своих людей». Словно в поединке регби, они сосредоточились вокруг заказчиков, чтобы обсудить эти самые «О-о-о». По павильону прополз слух, что, по мнению заказчиков, в этих «О-о-о» не хватало «О-хо-хо», то есть сексуальности и жизненной силы.

Через несколько минут директор появился снова.

— О’кей, прогоним еще раз с верхушки. Тарзан, нам нужно, чтобы вы давали меньше «Би-Джиз» и больше Паваротти. — Он стер с лица пот, поправил свою бейсболку и вгрызся в новый пончик. — Мне нужно, чтобы вы делали это очень серьезно.

Фрэнки наблюдала за всем происходящим со стороны. Как можно играть серьезно совершенно карикатурный характер, который издает обезьяньи вопли и целый день только тем и занимается, что лазает по деревьям? Это было выше ее понимания. Но она особенно и не старалась понимать. С ее еще не завершенной акклиматизацией она и так себя чувствовала, как живой труп. Все ее силы уходили на то, чтобы стоя не клевать носом.

— О’кей, кадр девятнадцатый… и-и-и-та-а-а-к… Мотор!!!

Тарзан пронесся по сцене, ударяя себя в грудь и испуская «О-о-о-о», достойные присуждения государственной премии.

Директор остался доволен. Эпизод был принят.

— О’кей, дело в шляпе! — заверещала Тина, которая, казалось, весь день только того и ждала, чтобы это сказать.

Начался всеобщий галдеж, хлопанье и хихиканье. Съемка была закончена.

Дело подходило к девяти вечера. С чувством громадного облегчения Фрэнки направилась к Рилли. Весь день они оба были так заняты, что едва сказали друг другу пару слов.

— Итак, вы выжили? — Он посмотрел на нее, не прерывая демонтаж своего оборудования.

— Как видите, — простонала она, падая на один из складных стульев.

Она ожидала, что он попросит ее подняться и подаст руку. Но он этого не сделал. Вместо этого он зажег сигарету, сделал глубокую затяжку и передал сигарету ей.

— Главное, не позволяйте никому видеть вас с сигаретой. Пожарники придут в ярость.

Он сел напротив нее на пол и оперся головой в стену.

— Спасибо. — Фрэнки взяла сигарету, закрыла глаза и затянулась.

Он наблюдал за ней, как она сидела на стуле, распростертая, как паук, в этом своем ужасном джемпере, руки и ноги ее свисали по бокам, и пытался вычислить, кто она такая.

— Так что же вы делаете в Ла-Ла?

Фрэнки пожала плечами и вернула ему сигарету.

— Я не знаю. Я сама все еще задаю себе тот же вопрос… — Она замолчала. Кто она такая, чтобы лукавить? Она прекрасно знает, зачем сюда приехала. — Просто нужно было исчезнуть из Лондона.

— Зачем? — Он смотрел прямо на нее.

Она отвернулась, чувствуя себя не совсем удобно. Он задает слишком прямые вопросы.

— Какой-нибудь мужчина?

— Нет! — быстро выпалила она. Слишком быстро. Она вовсе не собирается ни с кем обсуждать, что у нее случилось с Хью. И уж тем более с ним — в самую последнюю очередь она хотела бы это делать с ним.

Рилли пожалел, что об этом заговорил. Не стоило форсировать события. Только-только она начала раскрываться, и тут — на тебе! — захлопнулась снова, как болотная мухоловка.

— Ну, ладно, слушай, прости, пожалуйста. Я вовсе не собирался совать нос в твои дела…

Фрэнки посмотрела на него. Он и правда выглядел искренне озабоченным. Может быть, она в нем ошибалась?

— Ну, хорошо, если хочешь знать, да, действительно был парень… мой бойфренд, Хью… и работа. Я потеряла и то и другое в одну неделю. — Ну вот, она это сказала.

— Неприятно. — Рилли пожал плечами и раздавил сигарету башмаком.

Неприятно? Фрэнки закусила губу. Потерять пять фунтов — это действительно неприятно. Попасть под дождь без зонтика — тоже, можно сказать, неприятно. Но разве с ней случилось нечто подобное? Как он может сводить к банальности ее ситуацию и воспринимать все так поверхностно? Очевидно, он понятия не имеет о том, что может чувствовать человек в ее ситуации, и вообще не понимает, о чем она говорит. Какой дурой надо быть, чтобы подумать о нем хорошее. Разочарованная и раздосадованная, она поднялась со стула и уперла руки в бока:

— Послушайте, у вас когда-нибудь был человек, которого вы по-настоящему любили? Или работа, которую вы по-настоящему любили? Или дом, который вы по-настоящему любили? А затем внезапно вы всего этого лишились! Неужели вы даже никогда не задумывались о том, что человек при этом чувствует?