Вари Макфарлейн - Любовь как сон Страница 37

Патрик приподнял бровь. Температура в комнате слегка понизилась.

– Он тебе нравится?

– Кажется, да… немножко. Чуть-чуть.

– Не забывай, когда такие люди становятся обаятельными, то исключительно ради собственных целей. О которых жертва догадывается значительно позже.

Голова Патрика исчезла.

Анна перестала улыбаться. Закралось неприятное ощущение, что цинизм Патрика, возможно, оправдан.

Пришло новое письмо. Опять Нейл. Когда же он наконец успокоится?

Дорогая Анна!

Ты опять отвечаешь сарказмом – это твое любимое оружие, когда ты обороняешься. У тебя масса проблем в отношениях с противоположным полом, и ты страшно боишься искренности, даже больше, чем я думал. Я предсказываю: через несколько месяцев ты по-прежнему будешь в доступе на сайте. И тогда, возможно, ты захочешь принять мое предложение. До встречи. Разумеется, если до тех пор я никого себе не найду.

С наилучшими пожеланиями,

32

– Спасибо, старик, – сказал Лоренс, когда они оба сидели с пивом в тесном баре «Донмара». Джеймс подозревал, что пиво вознамерится покинуть их мочевые пузыри спустя ровно пять минут после поднятия занавеса.

– Не стоит благодарности, мне самому хотелось сходить, – ответил он, пожав плечами. Джеймс вдруг засомневался, что пригласить Лоза было так уж умно.

– Ну да, конечно. Врешь. Ты снова в игре, и я в кои-то веки этому радуюсь. Ну, кого она с собой приведет? – поинтересовался Лоренс.

– Не знаю, – сказал Джеймс и содрогнулся при мысли о том, что его друг способен выкинуть.

На самом деле Лоз был отчасти прав. Не считая звездного состава и шумихи в прессе, «Трение», с точки зрения Джеймса, представляло собой напыщенную пустышку. К тому же речь в пьесе шла о невозможности романтических отношений. Тема, которую он сейчас предпочел бы не затрагивать.

Но билеты не имели спроса в «Парлэ»; ни один сотрудник младше тридцати не понимал, зачем смотреть что-либо без 3D, цифровой графики и Джейсона Стэйтема. Джеймс ворчал, что отправлять в мусорную корзинку билеты на «Трение» – это свинство и что нужно по крайней мере вернуть их обратно в театр… когда у него вдруг родился план, который позволял решить сразу несколько проблем. В том числе проблему «бедный брошенный Джеймс сидит дома и жалеет себя».

И потом, он был обязан вознаградить Анну за спасение Лютера. Когда они вместе гонялись за этим тупым существом, Джеймс понял, что смерть кота положила бы конец отношениям с Евой. Не только символически, но и буквально. Она бы страшно разозлилась.

Отчасти Джеймсу хотелось предупредить Анну, что Лоренс вышел на охоту, но он передумал, побоявшись оскорбить ее мелочным покровительством. Анна – взрослая женщина, а не девочка-подросток. Вдобавок Лоренс не скрывал своего амурного интереса во время первой встречи. А значит, она вполне способна сама позаботиться о себе, если он попытается пристать.

Кто-то похлопал его по плечу. Анна, черноволосая, ясноглазая, в сером студенческом пальто. Очень приятное зрелище для усталых глаз, после часового общения с Лоренсом и офисных сплетен.

Анна привела с собой подругу по имени Мишель и сестру Эгги. Мишель природа одарила приятной внешностью, внушительным бюстом и ярко-рыжими волосами. Судя по выражению лица, ей не терпелось с кем-нибудь сцепиться. Джеймс подумал, что в жизни не отнес бы Мишель к типу женщин, с которыми способна подружиться Анна.

Эгги, с точки зрения Джеймса, была не так красива, как старшая сестра, хотя разодета и гуще накрашена. С ее губ непрерывно слетала жизнерадостная бессмысленная болтовня, которую одни мужчины считают милой, а другие крайне утомительной. Джеймс принадлежал ко второй категории.

Ему показалось или обе смотрели на него с легкой неприязнью?

Лоренс так и пялился им вслед, когда они отошли к бару, и Джеймс заметно напрягся. «Пожалуйста, не веди себя как идиот».

– Сестра занята. Насчет второй не уверен. А-ах, какая грудь. Давно не видел таких буферов. И цвет волос «прощай, милая Шотландия».

– Лоз! – прошипел Джеймс, чувствуя, что краснеет.

Лоренс рассмеялся, видимо решив, что Джеймс боится быть услышанным, а вовсе не смущается.

– Кстати говоря, – обратился Лоренс к Анне, когда подруги вернулись, – как там твоя кузина Бет?

– Что?.. – Она явно испугалась. Эгги наморщила лоб и шепотом спросила: – Кто такая Бет?

– Ты не ходила ни к какой Бет! Ты нам соврала и сбежала! – Анна продолжала непонимающе смотреть на него, а Лоренс продолжал: – Но судьба вновь свела нас вместе.

– Точнее, Джеймс, – ответила Анна, обретя наконец дар речи.

– Ну, сначала судьба свела вас с ним по работе, значит Джеймс – ее посредник, – провозгласил Лоз. – Так сказать, админ. Секретарь.

Джеймс натянуто улыбнулся и подумал, что слово на букву «с» в голове у Лоренса – отнюдь не «судьба».

Пьеса была ужасная. Просто ужасная. Джеймс с каждой минутой все глубже вжимался в кресло. Слово «партер» обрело новый смысл, учитывая ассоциации со спортивной борьбой. «Неудивительно, что в театр мало кто ходит». В глубине души Джеймсу хотелось позвонить в Совет по искусствам и пожаловаться.

А главное, раз он снабдил остальных билетами, то нес ответственность и за содержание, как будто крикнул: «Эй, ребята, ешьте, не стесняйтесь!» И вдобавок эта неприятная и слишком частая нагота на сцене… Честное слово, он бы предпочел знать заранее, что Малыш Дилан (тот, другой) будет столько раз появляться перед публикой. Пока Дилан-актер им размахивал, Джеймс старался смотреть на сцену бесстрастно, чтобы не показаться ханжой и ненавистником искусства.

Украдкой он взглянул на соседей. Сестра Анны, казалось, не замечала недостатков пьесы – с круглыми глазами, приоткрыв рот, она жадно поглощала происходившее на сцене. Мишель смотрела на актеров равнодушно и копалась в сумочке в поисках жвачки. Лоренс сидел нахмурившись, с притворно многозначительным видом, подперев подбородок рукой. А Анна… улыбалась? Она, видимо, ощутила взгляд Джеймса – и повернулась к нему. Джеймс улыбнулся в ответ и изобразил пальцами пистолет, приставленный к виску. Анна ухмыльнулась до ушей. Джеймс снова стал смотреть на сцену. Ему значительно полегчало.

– Что хорошего в любви? – поинтересовался, стоя в лучах прожекторов и обращаясь к зрителям, Дилан Келли. Пьеса постепенно подползала к закономерному финалу – что жизнь дерьмо. – Любовь – это наркотик. Опиум, который облегчает боль вечного одиночества. Как положено, она притупляет чувства. «Любовь» – вот что мы говорим, когда встречаем другого и теряем себя.

«Заткнись уже и надень штаны».