Ненавидь меня - Саммер О'Тул Страница 37

"Она еще не была готова", — защищаюсь я, ставя рядом с ней найденный табурет.

"Это… это для меня?" Ее голос дрожит, а нижняя губа вздрагивает. Ее глаза такие грустные и тяжелые, что я не могу удержаться от того, чтобы не обхватить руками ее напряженное тело.

"Прости, я не знал, что это может тебя огорчить. Я избавлюсь от…"

"Нет!" Она отшатывается назад, но продолжает сжимать кулаки у моей груди. "Нет, пожалуйста, не надо. Мне не грустно".

Я смахнул большим пальцем слезу с уголка ее глаза. "Принцесса, ты плачешь".

Ее рот растягивается в маленькую улыбку. "Я просто удивлена, вот и все". Она вытирает глаза и смотрит на меня теплым взглядом. "Я люблю это. Обещаю."

Я прикусываю щеку, чувствуя огромное облегчение от того, что могу взять ее на руки и покружить. Я не умею дарить подарки. Черт, да я вообще не даритель. И я не думаю, что когда-либо заставлял кого-либо плакать, кроме слез страха за свою жизнь.

"О, есть еще кое-что", — быстро говорю я, вспомнив о кармане пальто. Она поджимает губы, сдерживая улыбку, смотрит на меня, и я на время забываю свое собственное чертово имя. Я достаю из кармана подсолнух и — "Черт, он весь завял".

Я засовываю раздавленный цветок обратно в пальто, чувствуя себя идиотом. Кто кладет нежный цветок в карман? Боже, я безнадежен в этом деле.

Но она останавливает меня и берет стебель из моей руки. "Спасибо, Финн".

"Я проехал мимо множества цветов по дороге, я могу вернуться и взять еще один".

"Финн, может, ты успокоишься?" Мои глаза сверкнули на нее. "Ты единственный человек, которого я знаю, который больше расстраивается, даря кому-то цветок, чем избавляясь от тела".

Я сухо смеюсь. "Ну да…"

"Подсолнухи — мои вторые любимые". Она с улыбкой смотрит на желтые лепестки.

"Правда? А какие твои любимые?" Я убираю прядь волос с ее шеи и накручиваю ее на палец.

"Водяные лилии". Черт. Тепло пробегает по позвоночнику и скапливается в животе. У меня, блядь, грудь болит от того, что она произнесла эти два слова. Я хочу только одного: подхватить ее на руки и бросить на кровать. Остаться там на весь день, трахаться до тех пор, пока мы не потеряем счет времени и пространству, и все, что я буду знать, это каждый сантиметр ее тела, каждую нотку ее сладкого запаха.

Но я вспоминаю прошлую ночь и то, как она не пустила меня в свою постель, и решаю, что лучше не испытывать судьбу. Особенно сейчас, когда она смотрит на меня так, словно я ей не только не противен, но, возможно, даже нравлюсь.

"Развлекайся, принцесса". Я беру ее за бедро, целую в лоб и ухожу, пока не потерял способность контролировать свои самые темные порывы.

"Папа звонил", — говорит она, когда я отстраняюсь, и у меня мурашки бегут по коже при мысли об этом ублюдке. "Он хочет, чтобы мы пошли на благотворительный вечер в детскую больницу на следующей неделе. Там будет губернатор, и он хочет выступить единым фронтом".

В голове промелькнули воспоминания о последнем совместном посещении гала-концерта, и я улыбнулся. "Ты приглашаешь меня на свидание, Эф?"

Она перекатывает стебель подсолнуха между пальцами. "Наверное".

"Ты хочешь, чтобы я был твоим парнем? Немного конфет на руках, чтобы похвастаться", — поддразниваю я.

"Ну, ты же мой муж". Она поглаживает меня по груди и улыбается. "Помнишь?"

И, черт возьми, эти несколько слов чуть не поставили меня на колени.

Я лежу на диване и смотрю в потолок, закинув руку за голову. Я слушаю, как в печке потрескивает пепел, создавая слабое оранжевое свечение, в то время как остальная часть комнаты погружена в темноту.

Эффи легла спать несколько часов назад после того, как весь день рисовала. Хотелось бы обвинить ее в том, что она не может спать на мягком диване подо мной, но я знаю, что это не так. Это женщина наверху, свернувшаяся калачиком под одеялом. Я представляю ее, завернутую в белые простыни, и готов поспорить, что при свете луны она была бы похожа на водяную лилию с серебристо-белыми лепестками.

Я не знаю, что делать дальше. Нас ничто не разлучает. Ни семейное соперничество, ни ограбление, ни жених или брак по расчету. Только грехи нашего прошлого.

Она моя по закону, но не по душе. Не полностью. Еще нет.

Она пробыла в озере несколько драгоценных мгновений. Я чувствовал, как она распахивается, позволяя частичкам своей души выплывать ко мне, доверяя мне поймать их. Она хотела быть уничтоженной так же сильно, как я хотел быть поглощенным.

Я вздрогнул от звука шагов наверху. Я внимательно прислушался, не пошла ли она в туалет. Нет.

Несколько минут я лежу неподвижно, сердце бьется все сильнее и громче, как будто притягивая меня к ней. Я откидываю одеяло и поднимаюсь наверх в одних трениках. Я застаю ее в ее импровизированной студии, залитой лунным светом, в той же самой рубашке, в которой она была вчера. Ее голые ноги выставлены напоказ, и у меня чешутся пальцы, чтобы погладить гладкую кожу, надеясь, что от моего прикосновения у нее побегут мурашки.

Она поворачивает голову, когда я медленно приближаюсь. Я двигаюсь медленно, как будто она — мираж, который может исчезнуть, если я буду двигаться слишком быстро. "Не могу уснуть", — говорит она, потянув за вырез рубашки.

"Я тоже не могу". Я сокращаю расстояние между нами и провожу пальцем под ее подбородком, поднимая ее лицо. "Что в этой красивой головке, принцесса?"

Она зажимает нижнюю губу между зубами и медленно сглатывает. "Я заблудилась, Финн". Мой палец, обводящий ее челюсть, останавливается, в ее голосе звучит такое отчаяние, что у меня все тело холодеет. Ее взгляд возвращается к холсту с абстрактными узорами, выполненными жирными цветами и золотой краской.

"Я чувствую, что не могу доверять себе, когда дело касается тебя". Ее слова, словно физический удар, заставляют меня сделать шаг назад и уронить руку. "До тебя у меня не было никого, кому я могла бы доверять. Но потом то, что моя семья сделала с твоей… Мы ушли на войну,