Хилари Норман - Гонки на выживание Страница 33

– Пожалуй, мне пора, – тихо сказал Андреас.

Рудесхайм кивнул. Андреас протянул ему руку, и Рудесхайм крепко пожал ее.

– Только не надо меня благодарить, – грубовато проворчал он. – Возвращайся в Цюрих, дождись контракта, а потом, если ты его подпишешь, мы попробуем задать жару этим итальянцам, любимчикам твоего отца.

18

Звонок раздался в тот момент, когда он читал вырезку из «Нойе цюрихер цайтунг».

«Теперь, когда и голландский, и бельгийский Гран-при отменены, любопытно будет увидеть, чего добьется Алессандро в этом сезоне. Еще в середине 1956 года было высказано предположение, что Алессандро следует отказаться от продления контракта со своим другом и наставником Германом Рудесхаймом, перенесшим в последнее время несколько тяжелых ударов судьбы – сначала выбывание из конкурентной борьбы компании «Мерседес-Бенц», затем гибель жены в авиакатастрофе, – и более не способным оказывать, как прежде, серьезное влияние на ситуацию. Алессандро, безусловно, является талантливым и многообещающим гонщиком. Итак, после дружеского расставания с Рудесхаймом швейцарские поклонники Алессандро могут рассчитывать, что, став обладателем новой «Мазератти» и выступая в качестве самостоятельного гонщика, их кумир проявит ту собранность и дисциплинированность, которых до сих пор ему явно не хватало…»

Андреас снял телефонную трубку.

– Андреас?

– Папа, как ты?

– Андреас…

Дрожь предчувствия пробежала по телу Андреаса.

– Что случилось?

– Возвращайся домой. – Голос отца звучал глухо. – Анна очень больна. Она умирает. Возвращайся домой, Анди.

В доме пахло тяжелой болезнью, несмотря на цветы, расставленные в каждой комнате сиделкой Анны. Деревянные ставни на всех окнах были распахнуты, словно люди надеялись, что ангелы смерти не осмелятся ворваться в столь светлое помещение.

Отец и сын сидели в гостиной. Роберто старательно избегал взгляда Андреаса.

– Давно ты об этом знал, папа?

– Полгода.

– Господи, папа! Почему ты мне ничего не сказал?

– Она так хотела.

Андреас взглянул на отца.

– Она тебя просила послать за мной?

Роберто не ответил.

– Понятно. – Андреас опустился в кресло, в его голосе звучала горечь. – Давай я угадаю, папа. Она сказала, чтобы я не приезжал, если только я не готов бросить гонки и вернуться навсегда. Я прав?

Ответом ему было молчание.

Ее кончина, наступившая через две недели, не была мирной. Стоило Анне увидеть сына, как она поняла, что он не вернулся домой, а приехал попрощаться навсегда. По отношению к мужу она смягчилась, но с Андреасом была беспощадна.

– Почему, папа? Зачем она это делает? – спросил Андреас отца как-то раз поздно вечером, после длительного дежурства у постели умирающей.

Лицо Роберто осунулось от горя, он ссутулился и постарел в одночасье. Он был не в силах представить себе жизнь без Анны.

– Она наказывает сама себя, Андреас, – тихо объяснил он. – Неужели ты не понимаешь?

– Но почему? Неужели она так сильно меня ненавидит? То молчит, то принимается повторять без конца: «Ты подумал, Андреас?» Все надеется, что я откажусь от гонок ради нее.

– Она женщина, Анди, она мать, ты должен постараться понять ее.

– А почему она не хочет попытаться понять меня? Неужели она не видит, что гонки у меня в крови, что я унаследовал от тебя мечту, в точности как она унаследовала ферму от своих родителей?

– Я думаю, она все понимает, но не может с этим смириться.

– Не хочет смириться.

– Не все ли равно? – вздохнул Роберто.

Анна так ослабела, что почти потеряла способность двигаться. Однажды поздней ночью, когда все в доме уже спали, она с трудом дотянулась до руки Роберто и слабо сжала ее. Губы у нее дрожали.

– Я никогда не умела… не знала, как выразить мою любовь к тебе, Роберто. Я пыталась… я хотела… но мне было так трудно…

– Я знаю, дорогая. Не мучай себя.

– Время шло так быстро… – Воздух хрипел у нее в горле, но она крепче сжала его руку. – А я с ума сходила из-за Андреаса… Роберто, прости меня…

– Мне нечего прощать, Анна. – Он наклонился, поцеловал ее влажный лоб, погладил редкие седые волосы. – Я хочу попросить тебя насчет Анди, Liebchen. Он чувствует, что ты его отвергаешь, он совсем подавлен. Ты могла бы облегчить его боль. Всего несколько слов…

У него за спиной в комнату вошла сиделка, шурша накрахмаленным передником.

– Внизу дожидается священник, герр Алессандро.

Роберто поднялся и посмотрел на жену. Она закрыла глаза, лицо ее было спокойно, словно это не она только что плакала, умоляя его простить ее, словно и не слыхала его просьбы.

Анна умерла три часа спустя. Роберто держал ее за руку, с другой стороны кровати стоял священник. Андреас так и остался в дверях вместе с сиделкой.

Онфлер, Франция. 1983 год

19

«Ровно через год, Бобби, то есть как раз в годовщину смерти его матери, я повстречалась с Андреасом».

Двадцать пять лет. Неужели это было двадцать пять лет тому назад?

Александра посмотрела на свои руки, отыскивая признаки старости, провела пальцем по усеянному камнями кольцу, символизирующему вечную любовь, которое Андреас подарил ей после рождения Роберты. Она сама не знала, зачем все еще носит его. Все ее чувства выгорели дотла, остались одни лишь воспоминания, подобные безобразным шрамам. Ей не требовалось кольцо, чтобы воскресить в себе ощущения того дня, возвращавшиеся с ослепительной ясностью даже помимо ее воли. Но и снять кольцо она тоже не могла.

Все, что она написала в письме до этой минуты, было всего лишь предысторией, легкой грунтовкой, покрывавшей холст, на котором основные фигуры лишь едва намечены контуром, основными цветами без перспективы и объема, без деталировки и полутонов: их еще предстояло добавить. В сотый раз она спросила себя, есть ли у нее право продолжать. Оправданны ли ее усилия?

Александра снова взялась за перо. Больше никаких колебаний, она была полна решимости. Она положила перед собой чистый лист бумаги.

«Я вернулась в Англию после короткой остановки в Реймсе, где делала наброски в надежде собрать материал для триптиха, который намеревалась сделать центральной картиной моей следующей выставки. Мое увлечение автогонками было тогда в зародыше, оно началось после гонки в Монако…»

ЧАСТЬ III

20

– Кто дал вам разрешение меня рисовать?

Она нахмурилась, но продолжала делать набросок: ее правая рука так и летала над бумагой.

– Может, вы меня не расслышали? – Его тень закрыла рисунок.