Джастин Харлоу - Муки ревности Страница 31

— Почему бы нам всем вместе не отправиться в сентябре в Антиб, Джонкуил? Это было бы так весело…

Услышав этот обрывок разговора, Шаннон почувствовала, как сердце забилось чаще, но не сразу вспомнила почему. Описанный Заном порт на Лазурном берегу вновь всплыл в ее памяти. Все это время она пыталась избавиться от воспоминаний о Зане, но оказалось, напрасно: простого упоминания отдаленного места было достаточно, чтобы внутри у нее все сжалось.

Низкий гудок пронесся по кораблю, напоминая провожающим, что пора уходить. После шумных дружеских прощаний толпа вывалилась на палубу, выкрикивая обещания писать. Джонкуил обняла каждого по очереди, прикладывая к глазам платок.

Нежные прощания старых друзей усилили в Шаннон чувство одиночества; к горлу подкатил комок. На ее отъезд не отреагировала ни одна живая душа. Тот единственный мир, который знала, она покидала тихо и скромно, хотя, может быть, и торжественно.

— Немного грустно, да? — спросила Джонкуил, когда толпа исчезла. Понимая мучительную важность момента, она с сочувствием посмотрела на Шаннон, взяла за руку и погладила, как растерявшегося ребенка. — Сначала вы будете испытывать щемящую боль. Так всегда бывает, но затем путешествие настолько захватывает, что я уверена — вы скоро забудете тоску по дому.

— Со мной все в порядке, правда, — сказала Шаннон.

— Вы, пожалуй, слишком молоды, чтобы оглядываться на прошлое. Даже я, в моем возрасте, стараюсь этого не делать.

— Я думаю, в этом одно из ваших достоинств, Джонкуил, — задумчиво произнесла Шаннон.

— Вот что я вам скажу — пойдемте на палубу. Вид сиднейской гавани отсюда — просто потрясающий, и мы не должны терять ни минуты.

Когда они подошли к перилам, «Ориана» уже начала величественно скользить по сапфировой глади залива. Атмосфера напоминала встречу Нового года, когда оркестр на берегу играл «Давным-давно», а люди на палубе бросали в воду цветные ленты. Глядя на панораму Сиднея, Шаннон чувствовала, как незримая гигантская рука поднимает ее и уносит прочь. На фоне абрикосового неба возвышающиеся уступами здания на зеленых холмах, бухточки и острова у их подножия, омываемые прозрачными, как стекло, морскими водами, — все казалось миражом. Расстояние между берегом и кораблем увеличивалось, но для Шаннон невидимая связь с этим прекрасным, бурлящим городом не становилась слабее. Австралия была ее домом, пусть огромным и равнодушным, но теперь Шаннон покидала его. Вслед за Джонкуил она прыгнула на борт «Орианы» так же, как ребенок взбирается на карусельную лошадку, а вот куда доставит ее судно — этого не угадает никто.

Когда с прощальным гудком отвалил последний буксир, налетел прохладный соленый бриз. Пересекая величественную бухту, «Ориана» направилась в открытое море, где на горизонте небо пылало лимонно-оранжевым цветом.

Сбросив с себя задумчивость, Джонкуил послала Австралии воздушный поцелуй.

— Прощай, до встречи! — весело сказала она.

Шаннон помахала рукой, хотя прощаться ей было не с кем.

— А теперь начинается веселье! Давайте эти три чудесные недели будем себя развлекать, — ликующим тоном заявила Джонкуил.

Вскоре она отправилась на коктейль в каюту капитана, а на долю Шаннон выпало удовольствие распаковывать вещи. С благоговением ценителя всего прекрасного она аккуратно развесила в шкафу два десятка вечерних платьев, уложила в ящики стопки мягкого как пух белья, затем распаковала сиреневый, из кожи страуса, несессер с инициалами Джонкуил и выстроила на столе длинный ряд флаконов с серебристыми крышками. Наконец Шаннон постелила постель и положила на атласное покрывало крепдешиновую ночную рубашку, инстинктивно поняв, что именно этого и ждут от нее. Шаннон обладала врожденным стремлением к порядку и красоте, и на сияющую великолепием каюту смотрела с удовольствием.

Она налила себе бокал шампанского и направилась в свою каюту, чтобы переодеться к ужину за капитанским столом. Раскрыв сумку, Шаннон достала паспорт и в сотый раз пережила шок, который испытала, узнав, что она незаконнорожденная дочь Брендана Фалуна и Франсуазы Пайярд. Это последнее осложнение глубоко поколебало ее уверенность в себе. К огромному облегчению и удивлению Шаннон, Джонкуил не стала придавать значение ее унижению — как будто все это ничего не значило, — но Шаннон по-прежнему мучил стыд. Она снова прочитала свое имя: Шаннон Франсуаза Пайярд.

Но, как бы то ни было, сейчас, в каюте первого класса «Орианы», она плыла навстречу прекрасному будущему. Глядя на свое отражение в зеркале, Шаннон подняла бокал и решительно произнесла:

— За нас, Шаннон Фалун! Счастливого пути, девочка!

Глава 4

Лондон, Англия, 1977 год

Когда в последний день февраля «ягуар» влетел на Честер-сквер, Джонкуил едва могла сдержать нетерпение поскорее оказаться дома. Прежде чем шофер успел выйти из машины, она сама открыла дверь.

— Не беспокойтесь, Багли, — прощебетала Джонкуил, вставая с мягкого кожаного сиденья.

Дрожа от холодного ветра, пробирающего ее до костей с того момента, когда лайнер вошел в серые воды Ла-Манша, Шаннон последовала за ней. Тяжелые дождевые тучи нависали над ними все время, пока машина ехала по беспорядочным пригородам Лондона. Первые признаки роскоши появились лишь в Белгрейвии[1]. Огни сотен ламп от люстр просвечивали сквозь голые ветви деревьев: хотя было только пять часов вечера, на город опустилась ночная мгла. Путешественников встретила у дверей домоправительница, которую Джонкуил тепло обняла.

— Ирма, дорогая, и Баглс! — радостно закричала Джонкуил, увидев прыгающую у ее ног собаку.

Хотя в Лондоне царили туман и слякоть, дом Джонкуил оказался теплым и светлым: в гостиной в камине плясал огонь, и Шаннон прониклась впечатлением, что этому шикарному дому недостает только смеха и разговоров. Ирма забрала у них пальто, в то время как Багли понес багаж наверх. Не вполне понимая, что ей делать, пока Джонкуил с собакой на руках порхает с места на место, то просматривая почту, то отдавая распоряжения домоправительнице, Шаннон осматривалась. Она чувствовала себя посаженной в клетку птичкой, которая должна петь, чтобы получить что-то на ужин. Выполнять роль горничной леди на «Ориане» — это одно, но здесь, на Честер-сквер, все, казалось, и так было ухожено — от каминной решетки до фигурок мейсенского фарфора в старинной горке. Потрясенная непомерной роскошью — розовыми китайскими занавесками, мягкой мебелью, ворсистыми коврами и антикварными безделушками, — Шаннон думала только о том, чтобы как можно скорее стать необходимой, прийтись ко двору здесь, в самом сердце английского светского общества. Вспоминая мрачные дома, которые она видела по дороге, Шаннон вновь пришла к выводу, что ей необычайно повезло. Она рассматривала висевший над камином портрет, когда в гостиную влетела Джонкуил с Баглсом на руках. Ирма несла за ней поднос с чаем.