Жестокая болезнь (ЛП) - Вольф Триша Страница 31

Он убирает руки с двери и, не говоря ни слова, медленно поворачивается ко мне. Сдвинув брови, он окидывает меня пристальным взглядом. Моя рубашка расстегнута. Я не делаю ни малейшего движения, чтобы прикрыться.

Осторожными движениями Алекс подходит ближе и забирает свои ключи у меня из рук. Я и забыла, что держу их. Он кладет их в карман, затем его рука опускается мне на талию.

Опустив глаза, он проводит тыльной стороной ладони по моему животу. Я не могу не вздрогнуть от этого нежного прикосновения, инстинктивно напрягая пресс.

Он проводит костяшками пальцев вверх, его прикосновение легкое, как будто он изучает изгибы моего тела. Мое дыхание замирает в легких, когда он достигает контура между моими грудями. Кончики его пальцев блуждают по изящному изгибу одной груди, прослеживая форму, а я изучаю его черты, выражение его страдальческого лица, и пытаюсь понять, что вызывало эту боль.

Алекс резко останавливается. Дойдя до впадинки у моей ключицы, он застегивает верхнюю пуговицу. Затем постепенно доходит до низа.

Он обхватывает мое лицо обеими руками, взгляд его напряжен.

— Объект никогда не заставлял меня чувствовать себя таким слабым.

— Это потому, что я не объект, — говорю я. — Я женщина.

Он отпускает меня с напряженным вздохом.

— Ты паразит.

Я вызывающе вздергиваю подбородок.

— И все же ты сильно меня хочешь, — я облизываю губы, чтобы увлажнить их. — Это у тебя болезнь, Алекс. Почему бы тебе просто не сдаться? Прими, что ты не можешь вылечить меня. Лечить нечего.

Он отступает назад, спускаясь на ступеньку. Наши лица теперь на одном уровне.

— И это чуть не сломило меня, черт побери… Я никогда так сильно не хотел женщину, — он делает еще один шаг вниз. — Но нельзя. Тем более что на мои чувства ты не сможешь ответить. По-другому и быть не может. Так я стану еще более мерзким, чем тот дьявол, который закопал мою сестру в землю.

Он спускается по лестнице, его слова повисают в темноте между нами. Пока он еще недалеко ушел, я говорю:

— Если твой опыт получится, я не буду чувствовать к тебе ничего, кроме дикого отвращения.

— Я готов рискнуть, — говорит он.

Холодок пробегает по моей коже, и я скрещиваю руки на груди. Смотрю на дверь хижины. Если и есть какой-то шанс сбежать, то не через нее. Он прячет эту дверь не ради безопасности. Эта хижина принадлежит ему.

Его личный девятый круг ада.

Когда я вхожу в подвал, Алекс ждет меня с кожаными наручниками в руках. На данный момент я принимаю свою временную судьбу. Не найду способ выбраться отсюда, физически одолев его или соблазнив.

Алекс играет на психологическом игровом поле, и мне нужен доступ к той комнате, запертой в его сознании, той, где тикают все часы.

Вот мой выход.

Я протягиваю ему запястья, и он застегивает наручники. Он не встречается со мной взглядом, он отстраненный и уклончивый. Я зашла слишком далеко, но не буду еще больше его мучить.

Он выходит из комнаты, а я сажусь на раскладушку и подтягиваю колени к груди. Он возвращается со штанами, которые я оставила в душевой.

— Буду признателен, если ты оденешься, — говорит он.

Я издаю тихий смешок.

— Конечно. Все, что угодно, для удобства моего похитителя.

Алекс, похоже, воздерживается от возражений и вместо этого выходит из комнаты. Он ненадолго отлучается, потом возвращается с крючком. Я с любопытством наблюдаю, как он прикрепляет крючок к стене из шлакоблока напротив меня.

Он достает из кармана связку ключей и вешает ее на крючок. Чтобы я могла на нее смотреть. Видела, что ключи вне досягаемости. Жестокая насмешка.

— Уже поздно… или рано, — говорит он, потирая затылок. — Мы начнем через несколько часов. Поспи немного.

Свет гаснет, когда он выходит из комнаты, задергивая за собой занавеску. Я слышу, как закрывается дверь. Та, что ведет в его лабораторию. Он не ходит в свою темную комнату с часами.

Я долго сижу в тишине, просто уставившись на стену.

Может быть, у меня не получилось, или, может быть, я пробудила в Алексе что-то, что окажется полезным. Не знаю, какой ущерб я нанесла, но уверена в одном.

Я прочитала «Тойота» на одном из серебряных ключей, когда пыталась отпереть дверь. Значит, где-то рядом есть машина.

ГЛАВА 18

МОНСТР

АЛЕКС

С момента нашего зарождения люди были поглощены понятием времени. Майя22 верили, что их священной обязанностью было следить за ходом времени, используя математику и астрономию для разработки календаря, максимально точного по сравнению с тем, которым мы пользуемся сейчас.

Древние египтяне почитали своего бога солнца, устанавливая обелиски у входа в гробницы, чтобы улавливать солнечные лучи и оживлять мертвых. Эти солнечные памятники служили способом определения времени суток, производным от солнечных часов. Они ценили время даже после смерти, мумифицируя тех, кого почитали за то, что они выдержали испытание временем.

От шумерской шестидесятеричной системы счисления, водяных часов династии Чжоу, египетских теневых часов до Франкских песочных часов, каждая цивилизация создала священную практику записи хода времени.

Мои любимые часы — с маятником. Первым, проанализировавшим свойства маятника, Галилей обнаружил изохронизм, означающий, что маятник сохраняет постоянный период, несмотря на колебания. Что, как он понял, было чрезвычайно полезно для хронометрирования.

Этот метод определения времени был наиболее точным вплоть до середины двадцатого века, когда физики доказали, что атомы являются главными хранителями времени. Появление атомных часов изменило продолжительность секунды в том виде, в каком мы ее знали, и открыло дверь в будущее, где труды Герберта Уэллса могут стать фактом, а не вымыслом.

Согласно специальной теории относительности Эйнштейна, часы в состоянии покоя замедляются по сравнению с часами, движущимися с высокой скоростью, что подтверждает теории путешествий во времени. Я попробовал свои собственные теории, результаты доказывают, что частицы, движущиеся практически со скоростью света, распадаются медленнее, чем частицы, находящиеся в латентном состоянии.

История времени сама по себе уникальна. Желание взломать пространственно-временной континуум так же глубоко укоренено в личном желании, как и потребность в научном прорыве.

Однако есть только одна истина, с которой может согласиться каждый ученый, цитируемая самим Эйнштейном: у Вселенной нет «главных часов». Время относительно наблюдателя.

Поскольку я наблюдатель Блейкли, то уделяю особое внимание тому, как я вижу ее, то есть не через объектив микроскопа. Это опасный сдвиг в перспективе.

Образ того, как она стоит передо мной, с распахнутой рубашкой, а прекрасная грудь выставлена напоказ, застилает мне обзор, и даже воздух становится осязаемым. Я чувствую ее вес на себе. Чувствую ее нежную кожу, когда проводил костяшками пальцев по ее животу.

Тру руками по лицу, как будто могу стереть ее из своих мыслей. Она — инфекция, проникающая в мой организм. Вот почему я забаррикадировался в темной комнате, позволяя сводящему с ума тиканью часов изгнать ее.

Я смотрю на единственный источник света в комнате, на лампочку, подвешенную посередине. Сегодня я не пользуюсь ослепительной ясностью дневного света. Мой стул стоит прямо перед новейшими часами. Это простые круглые настенные часы. Черно-белые. Снизу торчит маятник, который раскачивается взад-вперед, отсчитывая секунды.

Они прекрасны в своей простоте. Вот почему я выбрал их. Классические, изящные, современные. Тяжелые. Идеально подходит ей.

Холодный пот выступает у меня на лбу, когда я протягиваю руку к качающемуся маятнику. Свет отражается от стали каждый раз, когда отсчитывается секунда, посылая на мою ладонь осколок света.

Смотрю, поглощенный успокаивающим ритмом, размышляю, мог ли электрошок сработать как машина времени и вернуть сознание Блейкли к моменту, когда она вошла в эту комнату.