Сосед будет сверху - Ксюша Левина Страница 30

— Я даже не кончила, — бью в ответ, а Дантес хмурится. Кажется, он вообще не понимает, на каком языке я говорю и как кто-то может ему сказать нечто подобное.

Но это же правда! Я говорю правду, за что тотчас получаю.

Дантес хватает меня за воротник, приближая к себе. Он будто бы даже трезвеет, и мое сопротивление его порядком достает. Да-да, мы взрослые люди, и я все понимаю. Но чего он хочет? Безответственный, трахающий все, что движется, мудак. Только что целовал какую-то девицу, а теперь меня. И ведь ни одна Иришка не вызывала во мне столько ревности! Трахнуть их — все равно что подрочить, а вот та мадам, что была у него в квартире, явно похожа на нечто большее.

— Ты не с тем игры затеяла, — шипит на меня, словно раскаленная сигарета. — Принеси справку, тогда я вытрахаю из тебя всю твою дурь. Ходить неделю не сможешь.

Опешив от такого заявления, я резко отшатываюсь и хмуро смотрю Дантесу в глаза. Мелко киваю, так как не в силах сказать и слова. Сглатываю, а затем сбегаю. И в этот раз я даже не дожидаюсь лифта — бегу по лестнице. Потому что боюсь и слишком сильно надеюсь, что он осуществит все вот прямо сейчас.

***

Я лежу в ванне с самым сосредоточенным видом. Положив руки на бортики, перебираю пальцами и отстукиваю ногтями ритм.

— Дантес — сущий кошмар, — обращаюсь я к бобру, сидящему на стуле.

Офелию больше не втягиваю в свои сердечные дела, она сторона заинтересованная, а вот бобер — это другое, он сам жертва сексуальной маньячки, он меня поймет. Бедолага сидит завалившись на бок, одно ухо почти оторвано, глаза нет. Некогда богатая плюшевая шкура местами стерлась до проплешин. Вот кого жизнь потрепала, а я тут жалуюсь.

— Ну смотри, я же и правда не кончила, что он заливает? Да он во время секса думает только о себе! С чего я взяла, спрашиваешь? Ну так а в лифте что было? Он мне после оргазма даже в себя прийти не дал, просто продолжил дальше. Это ведь совершенно эгоистично! И тоже самое...

Я замираю от послышавшегося звука.

— В дверь, что ли, звонят? — смотрю в недоумении на бобра, но тот, к сожалению, не отвечает. — Ну и кого притащило?

Вскочив, я перекрываю воду, которой набралось в ванну больше половины, убираю с тела пену и заворачиваюсь в полюбившийся длинный махровый халат. Тороплюсь к двери, пока звон не дошел до собачьих ушей — не хватало разбудить Офелию, она потом всю ночь будет бесноваться.

Когда я открываю дверь, естественно, не проверив глазок, то даже отступаю на два шага. Потому что, прислонившись к косяку и тяжело дыша, прямо напротив стоит сам Дантес-секс-эгоист и напряженно смотрит на меня.

— Я уточнить, — выдыхает он.

Дантес выглядит взбудораженным и трезвым — видимо, кто-то с моего ухода больше не пил. Он думал! Это вот прямо по лицу видно, по складке между бровей, которая осталась, явно потому что он долго хмурился.

— Что? — в полном недоумении спрашиваю я.

— Ты не кончила.

— Ну да.

— От пальцев. — Он машет ими в воздухе, потом внимательно изучает, будто это неожиданно сломавшийся инструмент. — Почему?

— Потому что, — отвечаю, словно это все должно объяснить. Ну а как иначе разжевать очевидные вещи?

Дантес ждет продолжения, но я не понимаю, чего от меня хочет. Никогда ко мне с такими разговорами не приходили. Ну не кончила и не кончила, делов-то?

— Все кончают, — уверенно заявляет он и, нахмурив брови, смотрит на меня так серьезно, будто я ему неустойку за отсутствие оргазма должна.

— Ну… может, тебя обманывали?

— Нет, быть того не может. Дело явно в другом, — звучит безапелляционно, и он отстраненно смотрит в одну точку, словно задумавшись над причинами моего «некончания».

Это и смешно, и грустно. А еще как минимум странно.

Дантес неожиданно шагает на меня, и я отступаю. Я пускаю его, хотя не собиралась, потому что он тараном проталкивает меня вглубь коридора, а затем закрывает за собой дверь на три замка и цепочку.

Очень странно. И даже немного страшно, но Пушкиных не запугать детальными разборами недосекса.

— Так, еще раз, — начинает было, но я вздыхаю.

— О, это, видимо, надолго, а там вода стынет, — я притворно дую губы, — не возражаешь, если я продолжу принимать ванну, пока ты тут занимаешься самокопанием?

Он тупо моргает, глядя, как я, развернувшись на носочках, удаляюсь, и сразу мчит следом.

Откуда во мне все это? Даже не знаю. Но я правда не хочу торчать на пороге. Я так об этой ванне мечтала! С пенкой, с музыкой, с мятной бомбочкой! Я ее заслужила после его гадского поведения. Честно заслужила. А если вода остынет, другой бомбочки у меня не будет! Мне просто не хватило денег на вторую, а купить хотелось именно эту — красивую, дорогущую, не ту, что еле растворяется в воде и потом плавает в виде ошметков былой роскоши по дну ванной.

Дантес, кажется, в шоке, но скидывает со стула бобра и садится вместо него. Дико странно! Ну никак я не ожидала увидеть этим вечером моего Шурика.

При мысли, что мы тут можем зайти слишком далеко, у меня сводит низ живота, и я решительно повторяю про себя: «Шурик, Шурик, Шурик!». Дантес тут же в фантазиях получает круглые очки, рубашку в клеточку, зализанные волосы и серые брюки с кривой стрелочкой.

Так-то лучше! Я почти удовлетворена. Шурик — это не секс, Шурик — это «Операция «Ы» и «Кавказская пленница».

— Эм-м, может, хоть отвернешься, пока я спрячусь под воду?

Ну а что не так? Перед Шуриками вообще-то не раздеваются. С ними поют «Где-то на белом свете».

— Что я там не видел? — он уверенно улыбается, облизывает кончиком языка уголок губ, и я отчетливо различаю чертят в его взгляде.

Нет, он не отрицает вероятность того, что загребущие руки доберутся до моего тела, хоть и обещают на словах иное. А у меня нет сил спорить.

Я рычу и про себя, и вслух, скидываю халат, а Дантес тут же со стоном подается в мою