Её ванильное лето - Оксана Хващевская Страница 3

На просторной кухне, разделенной на две зоны цветастой ширмой, Машка забралась с ногами на тяжелый дубовый табурет, стоящий у окошка, и пододвинула к себе чашку.

— Унучачка мая, ты ж тольк! далёка не хадзі і ад шляху не адыходзь! Набярэш кошык ягад і вяртайся дадому! А я табе якраз блінцоў спяку і булёнчыку звару, такога, як ты любіш. У Сенажатцы ягады ёсць, і нашых туды шмат пайшло. Кал! заблукаеш — пакрычы. Тольк! глядз! да балота не хадзі, не пераходзь дарогі, што праз лес ідзе! — напутствовала баба Антоля, пока Маша маленькими глотками пила кофе.

— Бабуль, а куда та дорога ведет? — спросила она.

— Вось у балоты яна! вядзе! Там жа, Машуня, далей кругом балоты!

— Непроходимые?

— Непраходныя!

— А за ними что?

— А калі б я знала, мая ўнучачка… Я за тымі балотамі ніколі не была. Ды і з нашых ніхто не быў. У вайну там толькі партызаны ад немцаў хаваліся. Дзед наш у гэтых балотах у вайну і згінуў! — старушка перекрестилась на икону, висевшую тут же, в углу, и, привычным движением смахнув со стола невидимые крошки, прошла за ширму, где на столике стояли миска да пакет с мукой и лежали яйца.

— Бабушка, а вдруг дед наш не умер? А что, если он жив? Он ведь без вести пропал? Может, его контузило и память отшибло? Такое же вполне может быть…

— Ох, Машуня… Нашых там шмат палягло. Яго ж не забіралі на фронт… Яму было ўжо сорак гадоў, і бачыў ён кепска. Непрыгодны быў для арміі, вось і пайшоў у партызаны… Дзе б ён мог заблукаць, калі б жывы застаўся, хай бы і без памяці? Яго ж тут усе ведалі!

Машка поежилась. Разыгравшееся воображение тут же нарисовало, как в полнолуние призраки погибших в те годы людей поднимаются из болот и бродят по лесу, а может, и по деревне тоже…

Впрочем, стоило лишь выглянуть в окно и увидеть яркую лазурь неба, сливочно-прозрачные облака, словно самый нежный шелк, окрашенные мягким светом восходящего солнца, чтобы осознать, что на самом деле это бред. Кругом все дышало таким умиротворением и покоем, какие только и можно ощутить в небольших деревеньках, потерявшихся среди полей и лугов и, словно стенами, защищенных лесами. С проселочными дорогами, небольшими прудами, старыми кладбищами и историями не одного поколения местных жителей.

Выпив кофе, Машка отправилась в заднюю комнату. Уже спустя минуту, переодевшись и захватив с собой лукошко для ягод, она выпорхнула из дома и через огороды пошла к лесу.

Росистое июньское утро, свежее и душистое, разливалось перед девушкой во всей своей красе. Миновав огороды, она пошла по проселочной дороге, служившей своеобразной границей между частными и бывшими колхозными владениями, а потом и вовсе свернула с нее, прямо по высоким луговым травам устремившись к лесу. Легкий ветерок трепал рыжие локоны, небрежно собранные в хвост. Ногами, обутыми в кеды, она сбивала с трав капельки росы. Попадая на кожу, они приятно освежали ее.

Маша шла по лугу, то и дело оглядываясь. И уже всерьез начинала опасаться, что обещания ребят — пустая болтовня. Они наверняка спят беспробудным сном, а ей придется одной найти где-то ягоды. Между тем лес, который деревенские называли Сеножаткой, становился все ближе…

И вдруг раздался пронзительный свист, заставивший встрепенуться птиц и усмехнуться Лигорскую. Она обернулась и увидела своих товарищей, бежавших к ней прямо по высокой луговой траве.

Так уж вышло, что на протяжении ряда лет, приезжая в Васильково, Маша Лигорская не задерживалась в деревне надолго и ни с кем особо не общалась. Тем более девушка была не единственной правнучкой бабы Антоли и обычно летом в небольшом деревянном доме собиралось человек десять, а то и больше. И пусть с детства кузины не особенно дружили с Машей, ее это не расстраивало. Она умела себя занять, придумывая для них очередную пакость. Как ни странно, в компании ребят девочка чувствовала себя счастливой. С ними было интересно. Их забавы и проделки нравились маленькой Маше больше, чем скучные игры кузин в дочки-матери. В детстве она играла и с Васькой, и с Сашкой, и, конечно, много времени проводила с троюродным братом Андреем. Но потом, в подростковый период бунтарства и отрицания, Лигорская выпала из деревенской компании и общение с ребятами прекратилось. В Минске у нее появились друзья. В деревню больше не хотелось ездить… И она даже не интересовалась, бывают ли ее бывшие товарищи в Васильково. Более того, если уж говорить откровенно, долгое время она о них и вовсе не вспоминала.

Маша не знала, в деревне ли они, когда приехала сюда неделю назад. Но уже в первый день привлекла внимание местной шайки, решив прокатиться по дороге на новеньком сверкающем спортивном мотоцикле.

А шайка была еще той. Они каждое лето приезжали в деревню и давно облюбовали для себя школьный двор в центре. Повесили гамак под дикими сливами, обнесли булыжниками огнище и ни с кем из приезжающей на лето молодежи не хотели знаться.

Парни мирно дремали, завалившись в полосатый гамак, когда Маша пронеслась по дороге на мотоцикле, нарушив их послеобеденный отдых. Красно-черный лакированный шлем сверкал в солнечных лучах.

Ребятам это не понравилось. Они нахмурились, переглянулись и, поняв друг друга без слов, выбрались из гамака. Направившись к дороге, они решили узнать, кто такой крутой объявился в Васильково, что посмел дразнить их. А Маша, не подозревая об этом, в конце деревни развернулась и понеслась обратно.

Парни стали на дороге. Девушка вырулила из-за поворота. Затормозить на такой скорости она все равно не смогла бы. Ловко маневрируя и ругаясь, Машка объехала ребят по обочине и затормозила прямо у них за спиной. Парней прошиб холодный пот. Машка стянула шлем и тряхнула копной рыжих волос. Две безупречно четкие линии бровей, взлетевшие вверх, грозно сошлись на переносице. Зеленые глаза метали молнии.

— Придурки! — зло выкрикнула девушка.

Ребята обернулись и в немом изумлении уставились на нее.

— Машка, ты, что ли? — первым пришел в себя Андрей.

— А ты не видишь? Вы рехнулись? Что творите? — не унималась девушка.

А ребята, придя в себя, обступили ее со всех сторон, с восторгом, как дети, рассматривая мотоцикл. Они считали себя крутыми парнями, но ни у кого