Криптонит - лебрин Страница 3

Гром и буря — вот из чего он был сделан. В свои семнадцать я постоянно думала об этом — о том, что у него внутри. Тогда мне казалось, он был создан, чтобы мне было страшно и неуютно.

— Извините за опоздание, Александр Ильич, проспала, — выпаливаю я, заставляя голос звучать громче.

— Я не слышал стука, — кинул он низким голосом в полной тишине. Когда он говорил, все подавленно молчали. На его уроках тоже молчали — только за пределами этих дверей позволяли себе много, много разных слов. Я задрожала от злости, которая приближалась ко мне неконтролируемыми всплесками. Но выплеснуть я их могла только своими громкими шагами и излишне громким стуком.

Тогда у меня была непереносимость Александра Ильича. Аллергия, поэтому тело реагировало порой странно и непредсказуемо.

— Извините, — с нажимом произнесла я, держа спину прямо. Я не могла позволить себе превратиться в жижу под его равнодушными серо-голубыми глазами, похожими на стоячую воду подо льдом.

— Проходите, Юдина. И застегните рубашку.

Когда непослушные после холода и ослабевшие пальцы неуклюже (боги, впервые я делала что-то неуклюже) застёгивают пуговицы, лицо медленно начинает покрываться краской. Я бросила на него беспомощный взгляд — это получилось совсем бесконтрольно, я не хотела.

В ответ натолкнулась лишь на холод, скрывающий на дне неприязнь, или даже нечто похожее на отвращение, будто он смотрел на червяка. И испуганно отвернулась. Он подумал, что я специально его соблазняю?..

Я спряталась за волосами.

Проверяли домашнее задание, которое я, конечно же, не успела сделать. И конечно же, он меня спросил. Тогда случалось много того, о чём я думала с ужасом — будто сама судьба макала меня дерьмом с головой. Сейчас многие говорят, что всё зависит от твоего настроя и программ в голове, но тогда я об этом не думала — мне казалось, всё вокруг хочет меня уничтожить.

— Юдина, вы готовы? — кинул он мне, приподняв подбородок, отчего казалось, что свысока. Он расслабленно сидел на стуле, крутя в пальцах ручку. Журнал открыт. Он всегда выглядел так, будто он тут невзначай с этими прозрачными глазами смотрит, но не видит — будто ему на всё плевать. И когда он появился здесь полгода назад, нас это обмануло. Ему действительно на всё насрать — но он был запрограммирован на то, чтобы вызывать у людей ненависть.

Я уткнулась ему взглядом куда-то в острую скулу, закусив щёку изнутри. Хотелось скулить. Что он, чёрт возьми, здесь делает? Мише бы он понравился. Идеальный типаж.

Он не подходил этому месту — но ровно до того момента, как не вставал у доски и не начинал объяснять закон относительности или ещё что-нибудь.

— Нет, — хрипло сказала я.

— Я думал, вам нужны хороший средний балл, разве нет? — приподнял он бровь, после того, как сделал пометку в журнале. И мимолётом посмотрел на меня, безмолвно припоминая один дурацкий момент, когда я подошла в прошлом году, пытаясь его уговорить поставить мне пять. Сейчас я понимаю, как дебильно это выглядело. Но тогда он точно также приподнял бровь.

«Пять по литературе? По математике? Извините, Юдина, это не ко мне».

Козёл.

— Д-да, — выцедила я.

— Отлично, — тут он встал с места, потеряв ко мне интерес. Написал на доске тему точными, печатными буквами. — Продолжаем предыдущую тему. Номер триста три. Кто хочет попробовать?

Так буднично. Так, будто ему скучно. Я помню, как меня бесил этот тон. Не то чтобы другие учителя устраивали на своих уроках концерты или радовали доброжелательностью, но… но.

Моя рука оказалась в воздухе первой. Обычно я не задумывалась, поднимая её, но тут мне требовалось серьёзное усилие.

Он прошёлся взглядом по классу. Потом натолкнулся на меня. Меня вводил в какое-то неистовство этот его взгляд — будто он не воспринимал меня всерьёз, как будто забавная собачка пытается что-то сказать. В его понимании я навсегда закрепилась как блондинка, которая хлопает глазками, убеждающая поставить пять. А теперь ещё и проституточная соблазнительница.

Это не было далеко — я всё-таки была блондинкой-моделью. Их обычно так и воспринимали.

— Хорошо, Юдина, попробуйте исправить положение, — и я встала с места, высоко поднимая голову. Подошла. Посмотрела в глаза с уже знакомым вызовом (который давался мне очень тяжело) и взяла из его ладони мел. Именно физика мне тогда воспринималась так, будто это моё личное поле боя. Будто никого не существовало кроме меня и его, которому нужно было доказать что-то, макнуть головой в его неправоту.

Я начала писать решение, буквально вдавливая мел в доску и чувствуя, как спину под его взглядом жжёт.

Всё-таки я не была цирковой обезьянкой. Я была сделана из стали.

О прозрачных глазах, панике под рёбрами и конференции

Я никогда не была поэтессой, как Вера, — я игнорировала существование чувств. Вера казалась мне соплежуйкой, а себя, сбегающую в мир атомов, чертежей и цифр, я считала человеком конкретики и фактов.

С утра до ночи я талдычила физику на чистой злости. У меня никогда не было гениальных мозгов, как у дедушки (или, если уж на то пошло, — вообще мозгов), было только моё упрямство, которое я использовала как топливо.

— Она девочка небесталанная, но ей нужно много стараться, чтобы чего-то достичь, — сказал как-то деда в моём детстве, когда я притащила ему первую попытку изобретательства — пародию на его гениальные механические штучки, которые он делал на скорую руку. В тот вечер они после конференции пили водку, а мне хотелось всех впечатлить, но танцы и представления ребёнка для них были неинтересны — это я уже понимала. — Она похожа на свою мать — та тоже слепит что-то из говна и палок, и думает, что ей за это положена Нобелевка. Стоит и бьёт ногой, ждёт, что я ей скажу, что она гениальна, а как укажешь ей на ошибки — убегает, обзывает дураком и плачет весь день. Но упрямая была, что сказать… Юлька ваша такая же.

И хохотал. А я навсегда запомнила это всепоглощающее ощущение стыда. Мама в моём детском мозгу навсегда закрепилась как глупышка, и вести себя как она — это просто ужас. Мне всё ещё хотелось обозвать деда дураком и топнуть ногой, сказав, что он ничего не понимает, что я не огранённый бриллиант, талант, который рождается раз в тысячелетие, но он, ректор технического университета, доктор физических наук, владелец стольких наград и грамот, явно понимал больше меня. А я терпеть не могла постоянные сравнения меня с глупышкой мамой. И с тех пор начала