Аллочка и строптивый Дед Мороз - Дарья Пасмур Страница 3

И в то же время я хотела быть рядом, ведь он так заразно улыбался в камеру и увлеченно рассказывал о предстоящем приключении, что мне действительно стало немного грустно от того, что у меня такая спокойная жизнь.

Я закрыла профиль Гриши, отправив ему смеющийся смайлик, и перешла на свою страницу, заполненную однотипными фотографиями. Вот я принесла печенье в офис, вот красивым почерком вносила в ежедневник планы на неделю, вот сменила заставку на рабочем компьютере, вот мы украшаем офис к Новому году.

На первый взгляд даже непонятно, мой это профиль или корпоративная страница нашей компании. Кажется, я действительно проводила слишком много времени в офисе. Но мне нравится моя работа!

В глубокой задумчивости я собралась и, попрощавшись с охранником, вышла на улицу. Декабрь выдался не особо холодным, но даже минус два градуса с морозным ветерком хорошо ощущались в юбке по колено, так что, быстро перебирая ногами, я двинулась в сторону метро.

Проходя по мосту над скованным льдом каналом, я вдруг остановилась, пораженная внезапно пришедшей идеей. А что, если мне удивить Гришу? Показать, что я тоже способна на безумство.

Я воровато огляделась. Людей практически не было, разве что посетители книжного магазина через дорогу да покупатели супермаркета там же. Нужно сделать все быстро. Никто ничего не заметит. Но все нужно рассчитать.

Я свесилась через ограду моста, вглядываясь в темноту. Лед, должно быть, толстый. По Неве уже вовсю расхаживают люди, а, значит, в канале и подавно все застыло. Прямо под мостом была навалена куча снега — в начале недели были аномальные снегопады, так что подушка безопасности мне обеспечена.

Не теряя времени, пока запал творить безумные вещи не рассосался, я установила телефон на парапет и включила камеру, чтобы заснять мой фееричный прыжок. К счастью, мост не такой высокий, иначе я не решилась бы. Но на видео будет казаться, будто я лечу в пропасть — такая смелая и совершенно не скучная!

Еще раз оглянувшись, я смахнула перчатками снег с парапета и, игнорируя кричащее в ужасе сердце, перелезла через ограду. Сапоги неприятно соскальзывали с моста, но я никак не могла отпустить перила и прыгнуть. Борись, Аллочка! Борись! Страха нет. Есть только ты — решительная, сильная, открытая сумасшествию.

— Твою мать! — мужской рык раздался над самым моим ухом как раз тогда, когда я поверила в себя и оторвалась от металлической ограды моста.

Опора ушла из-под ног, и я уже готовилась нырнуть в снежную кашу, но резкий рывок дернул меня назад. Грудь больно уперлась в крепкую хватку мужских рук. Не успела я ни удивиться, ни возмутиться, как меня одним махом вернули на мост и затрясли как тряпичную куклу так, что я зажмурилась, чтобы не потерять сознание от головокружения.

— Ты больная?! — заревел знакомый голос.

Несмело открыв глаза, я увидела взбешенного Гордеева. Он все еще крепко сжимал мои плечи, пронизывая меня насквозь холодным серым взглядом. Черные волосы слегка колыхались на ветру, а брови максимально сдвинулись к остро очерченному носу, что говорило об одном — обладатель этого красивого лица в ярости и, возможно, сам сейчас перекинет меня через ограду вниз.

— Что ты, мать твою, делаешь?! — переспросил Гордеев, тряхнув меня еще пару раз, словно надеясь выбить из меня дурь.

— Совершаю безумство! — жалобно вскрикнула я, вырываясь из хватки нежданного спасителя.

Тот схватился за голову в своей привычной манере и отошел в сторону, широкими шагами меряя мост. Распахнутое шерстяное пальто то и дело вздымалось на ветру, и Гордеев, психуя, одергивал его обратно.

Облизнув тонкие губы, он резко выдохнул и снова подошел ко мне, трясущейся то ли от порыва ветра, то ли от несброшенной порции адреналина.

— Безумство?! — буквально прошипел он, с трудом удерживая в себе поток ярости, — Твою мать! Тебе что, пятнадцать?!

— Почти тридцать, — пискнула я, кутаясь в ворот дубленки.

— Тридцать! Безумство, если у тебя нет тонометра в этом возрасте, а не сигать с моста! — Гордеев снова перешел на крик, и я в ответ лишь пробурчала еле слышно:

— У меня есть тонометр.

И вообще все эти шуточки о надвигающемся тридцатилетии здорово портили мне настроение.

Мужчина шумно выдохнул, издав то ли рык, то ли неразборчивое гневное бурчание. Еще раз глянув на меня, он ненадолго задержался взглядом на моих ногах в колготках.

— Твою мать, Аллочка, — многозначительно протянул он и, схватив меня за руку, потащил в сторону так, что я едва успела схватить свой телефон, установленный на парапете.

— Куда вы меня ведете? — нерешительно протянула я, послушно шагая за нелюбимым коллегой.

— В машину. Ты дрожишь. — коротко ответил он, даже не оборачиваясь на меня.

Пропустив проезжающий мимо автомобиль, мы перемахнули через дорогу на красный свет светофора, и не успела я возмутиться тому, что из-за Гордеева мне приходится нарушать правила дорожного движения (а я не люблю нарушать правила!), как тот раскрыл передо мной дверь машины, припаркованной у книжного.

Когда виновник моего неудавшегося прыжка сел за руль, я смерила его взглядом, полным презрения.

— Не надо было, — буркнула я, даже не уточняя, что именно ему не надо было делать.

Гордеев потер переносицу и покачал головой.

— Надо было позволить тебе броситься с моста? — хмыкнул он.

— Я не собиралась бросаться, — оправдалась я, потирая замерзшие руки, — Там внизу был снег.

— Зачем так сложно? Пойдем! Я просто кину тебя в сугроб! — Гордеев снова вспыхнул и отвернулся от меня, будто смотреть на такую глупую овцу было невыносимо.

Я промолчала и, надув губы, тоже отвернулась к окну, за которым виднелся мост.

— Последние три дня была плюсовая температура. Под мостом полынья. Ты ушла бы под воду вместе со снегом, — процедил Гордеев, изо всех сил стараясь звучать спокойно.

Я молчала, вглядываясь в очертания моста. Что, если он прав? Я действительно чуть не совершила безумство, от которого могла бы встретить Новый год в больнице. И это в лучшем случае.

— Один человек сказал, что я скучная, — тихо призналась я.

— Степанов? — сухо осведомился Никита Дмитриевич, и я кивнула, повернувшись к нему. — Тебе так важна его оценка?

Наши глаза встретились, и даже в темноте я заметила, как во взгляде Гордеева мелькнул интерес.

— Он тебе нравится, — удивленно произнес мужчина, а я лишь отвела взгляд, — Аллочка…Твою мать. С моста из-за этого не бросаются.

— Я не бросалась, — напомнила я, — Я только хотела