Драгоценный враг (СИ) - Реншоу Уинтер Страница 29

Стянув с себя футболку и бросив ее на пол, я беру резинку с тумбочки.

— Раздвинь ноги, — говорю я.

Шеридан откидывается назад, обнажая себя, но этого недостаточно.

— Еще, — я разрываю зубами упаковку из фольги. — Покажи мне, как сильно ты этого хочешь.

Нежно-сладкий аромат ее возбуждения наполняет воздух, смешиваясь с нотками ее духов. Расположившись между ее бедер, я провожу кончиком языка по ее влагалищу, а затем целую ее клитор.

— Боже мой, ты такая мокрая, — шепчу я, обдавая теплым дыханием ее киску, прежде чем лизнуть ее еще раз. — Ты хочешь, чтобы я тебя трахнул?

Шеридан извивается, прикусывая нижнюю губу, и кивает.

Раскатывая резину по своему члену, я дразню ее киску своим кончиком, прижимаясь к ней настолько, чтобы оставить ее в ноющем предвкушении.

Шеридан стонет, и я заглушаю ее поцелуем.

— Ты должна быть потише.

Сегодня вечером дом не в нашем распоряжении. Уже поздно, и, хотя есть вероятность, что мой отец отключился после своего ночного виски, не хочу рисковать лишними помехами.

Засовывая в нее свой член, заполняю ее до предела. Она выдыхает, все ее тело испускает слаженную дрожь. Погружаясь в нее снова и снова, я дразню ее рот своим. Прижавшись головой к моему плечу, она подавляет стон, когда я вхожу в нее сильнее, глубже.

— Не останавливайся, — шепчет Шеридан.

И я не останавливаюсь.

Я трахаю ее, пока мы оба не кончаем, ее бедра отчаянно извиваются подо мной, а мои яйца напрягаются и опустошаются.

Когда все заканчивается, мы лежим, запутавшись в липком, потном месиве, которое мы создали, бездыханные и безмолвные.

Шеридан встает первой и идет в мою ванную, чтобы привести себя в порядок. И когда она выходит, то, не теряя времени, одевается.

Мне кажется, я никогда не чувствовал себя использованным за всю свою жизнь — до этого момента.

— Тебе пока не нужно уходить, — я скучаю по ее изгибам, когда они исчезают за футболкой и леггинсами.

— Мне нужно попасть домой, пока родители не заметили, что я ушла, — надевает свои сандалии Шеридан.

— Ты уже взрослая, что они сделают?

— Они буквально пошлют поисковую группу, если не смогут меня найти, — закатывает глаза Шеридан. — И если они увидят здесь мою машину, поверь мне, это будет не очень хорошо…

Да. Для них это будет нехорошо.

Мой отец неприкасаемый. Никто никогда успешно не мстил ему. У Роуз нет ничего против него.

— Ты можешь припарковаться в одном из наших гаражей, — говорю я.

У нас их восемь, и так получилось, что один из них пустует, так как мой отец обслуживал свой «Роллс».

— Ха. И что тогда? Мы включим фильм, съедим немного попкорна и зависнем на ночь? Давай не будем притворяться, что это то, чем это не является. Ты позвонил. Я пришла. Мы оба получили то, что хотели.

— А ты? Ты получила то, что хотела?

Ее взгляд мечется к кровати.

— Да.

— Ты все еще расстроена из-за своего отца?

Шеридан перекидывает сумочку через плечо, наклоняет голову, недоверчивая полуулыбка появляется на ее губах.

— Ты не должен этого делать.

— Что делать?

— Притворяться, что тебе не все равно, — скрестив руки на груди, Шеридан добавляет: — Ты ясно дал понять прошлой ночью, что тебе все равно. И я не жду от тебя этого. Но, по крайней мере, окажи мне любезность и не притворяйся.

Черт возьми.

Она права.

Если бы Шеридан только знала, насколько хреновыми были мои мысли. Как они могут повернуться в одно мгновение. Как легко я могу отговорить себя от всего. Как сильно мне нужно сопротивляться тому, что, черт возьми, происходит между нами.

Это никогда не должно было стать чем-то большим, но что-то шевелится глубоко внутри меня. Ощущение в центре моей груди возникает каждый раз, когда она входит в комнату. Это в равной степени возбуждает и пугает, и это говорит о многом, потому что меня мало что пугает.

— Мне жаль.

Ее брови поднимаются.

— За что?

— За то, что целовал тебя так, будто ты что-то значила для меня, — говорю я. — И за то, что трахал тебя так, как будто ты ничего не значишь.

У нее отвисает челюсть. Думаю, можно с уверенностью сказать, что она не ожидала от меня такой прямоты.

— Это был определенно мудацкий поступок, — наконец говорит Шеридан. — Но я с этим смирилась. Может быть, если бы ты мне нравился, я бы расстроилась еще больше.

Это ранит.

— Но почему ты все равно это сделал? — напряженно спрашивает Шеридан. — Это было странно. Ты был таким милым, а потом…

Правда — между мной, мной и мной.

И так оно и останется.

— Я могу дать тебе миллион оправданий, — говорю я. — Но в конце концов, я такой же хреновый, как и все. Никто не идеален. Ни я. Ни твой отец. Даже твоя мама. Ты должна перестать идеализировать всех. Вот как тебе причиняют боль.

— Ты уходишь от моего вопроса.

— Я был захвачен моментом, — говорю я, что не является полной ложью. — Ты должна признать, что это было чертовски горячо.

Прочистив горло, Шеридан расправляет плечи и борется с ухмылкой.

— Да. Было неплохо.

Я это заслужил.

— Тебе все же стоит остаться, — говорю я. — Ты выпила пару рюмок «Файербола». Я не думаю, что тебе стоит ехать домой. Дай ему еще немного времени, чтобы выветриться.

Ее плечи опускаются, и ее внимание перемещается на пол. Мгновение спустя она позволяет своей сумке соскользнуть с руки и садится у изножья моей кровати.

— Только ненадолго, — говорит она, как настоящая хорошая девочка.

— Только не думай, что ты вдруг стала мне небезразлична, — дразню я, подталкивая ее ногой. — Я просто не хотел бы, чтобы ты пострадала по дороге домой. Это снова разожгло бы нашу семейную вражду.

Шеридан снова поворачивается ко мне, ухмыляясь.

— Она когда-нибудь была погашена?

— Наверное, нет, — я слезаю с кровати и облачаюсь в боксеры и джинсы, а затем беру пару бутылок воды из мини-холодильника. — Что ты вообще знаешь? О том, что произошло? Что твои родители говорили о моей семье на протяжении многих лет?

— Ты действительно хочешь знать?

Я протягиваю ей бутылку и откупориваю свою.

— Я бы не спрашивал, если бы не хотел.

— Большая часть того, что я знаю, почерпнута из статей, напечатанных в газете, — говорит Шеридан. — Все остальное… держалось в тайне. Мои родители никогда много не говорили о прошлом. Они сказали достаточно, чтобы дать понять, что я должна держаться подальше от твоей семьи любой ценой.

Я фыркаю.

— Ты говоришь о нас, как о мафии.

— По сути, вы и есть мафия в этом городе, — говорит Шеридан. — У твоей семьи есть связи везде, куда бы ты ни повернулся. И все боятся твоего отца. Ходят слухи. Я уверена, что ты все их слышал.

Я киваю.

— Все до единого.

И я так и не удосужился прояснить ни один слух, хотя большинство из них были правдой.

Возможно, именно поэтому никто не осмеливался даже придраться ко мне в старших классах. Они были напуганы до смерти, и их родители были напуганы до смерти. Любой в этом городе был бы чертовски глуп, если бы попытался перечить моему отцу.

Как Ричу Роуз это сошло с рук не один, а два раза — это настоящее чудо.

Я бы никогда не сказал этого Шеридан, но пока мой отец борется с болезнью, ее отец живет в долг. Я убежден, что он еще не убил его, потому что ему доставляет удовольствие мучить его на расстоянии. Добивается того, что он не может удержаться на работе. Порочит его имя по всему городу. Это мелочи, которые оказывают самое большое влияние, отец всегда мне о них рассказывает.

— Почему твоя комната такая обычная? — она меняет тему. — У тебя нет ни одной фотографии, ни одной ленты или трофея.

— Мне не нужны напоминания о вещах, которые уже произошли, — они и так живут в моей голове… — И я не привязываюсь к вещам.

Или к людям.

Особенно к людям.

— Дай угадаю, твоя комната полна памятных вещей. На твоей кровати лежит одеяло, которое сшила твоя бабушка. И у тебя есть маленький письменный стол с доской объявлений, покрытой лентами участия и наградами, которые будут бессмысленны для тебя через пять лет. Может быть, несколько фотографий в разных рамках…