Я с тебя худею (СИ) - Донченко Татьяна Страница 28

Захожу в пустой зал за три минуты до начала.

Соколов сидит на полу у окна и увлеченно рисует. У меня пересекает дыхание. Наконец я вижу его в своей стихии: в спортзале, с планшетом в руках, а не на больничной койке.

Чем ближе подхожу к нему, тем шире улыбаюсь, аж щеки болят. Он поднимает голову, его взгляд светится, а по лицу расплывается приветливая улыбка. Он обводит меня взглядом и останавливается на волосах. Начинаю стесняться, что завязала их в высокий хвост.

Леша убирает планшет и вскакивает на ноги, а потом протягивает руку к моему лицу. В голове мелькает мысль, что он хочет прикоснуться к нему и я вмиг вспыхиваю. Но он больно дергает меня за хвостик и весело подмигивает:

— Классный хвостик! Так бы и схватился за него… сзади!

Я отскакиваю от него и ворчу, делаю вид, что недовольна его комментарием. Хотя кого пытаюсь обмануть? Мне приятно до чертиков!

Глава 18. Спор

— Как прошла выписка? — разминаясь, делаю вид, что не замечаю, как смотрит на меня Леша.

Он пожимает плечами:

— Подписал какую-то бумажку, оделся и вышел.

— А твои родители? Они приходили?

— Отец предпочитает не баловать участием в моей жизни, — так же сухо говорит он. Я обращаю внимание на то, что он зовет своего отчима отцом. — Если это конечно не касается какого-нибудь крупного факапа… Моего, естественно.

Я стараюсь не показывать, как мне жаль. Он впервые открыто рассказывает о своей семье, и я не хочу спугнуть его. Жалость очевидно последнее, что ему нужно в данный момент.

— А мама?

— Помнишь ту комнату в доме моих родителей, в которую нельзя было входить?

Я перестаю вращать руками и киваю.

— Эта комната до сих пор никогда и никому не принадлежала. Мама… это уже ее третья попытка. Ей нельзя волноваться. А я опять ее подвел.

Опять? Не думает ли он, что и предыдущие неудачи были спровоцированы им? Мне знакомо это чувство. Когда-то, в свое время, я тоже думала, что папа бросил нашу семью именно из-за меня. Мне хочется обнять его, но я не решаюсь. И оттого, что не делаю того, что хочу — чувствую себя еще хуже.

— Все будет хорошо, — я скрещиваю пальцы на обеих руках и слабо улыбаюсь. Леша повторяет за мной. — Когда срок?

— Ставят операцию через неделю.

— У тебя будет сестра или брат?

— Сестра, — на его хмуром лице снова проступает улыбка, в глазах сияет счастье. А я стою и смотрю на него с открытым ртом, забывая дышать. Боже, он не просто симпатичный, он красивый!

— Что с тобой, мультик? — он подозрительно прищуривается и жестом показывает мне продолжать разминаться. — Когда ты так смотришь на меня, мне даже страшно…

— Как я на тебя смотрю? — я начинаю вращать шеей вправо, потом влево. Отличное упражнение, чтобы избегать встречи взглядом с собеседником и не смущаться.

— Ты почти всегда смотришь брезгливо, уничижительно, или как будто хочешь убить… но так как сейчас — никогда. Я даже не знаю, как на это реагировать.

— Никак, — я закончила разминаться и стою, ожидая его указаний. — Что дальше, босс?

Он подводит меня к тренажеру для ног, настраивает его и показывает, как на нем работать.

— Ты так увлеченно рисовал, — говорю я между подходами, — придумал концовку для комикса?

— Нет, переделывал ту часть с битвой, — он увеличивает нагрузку для следующего подхода. — Убрал болтовню Мастера, как ты советовала.

— Супер! Хочу посмотреть, что получилось.

— После тренировки покажу. Не болтай, дыши правильно.

— Есть, босс.

Он всегда по-особенному реагирует на это обращение, а я наблюдаю за его лукавой ухмылкой и намеренно часто называю его боссом.

— Я видел тебя сегодня в «Цитрусе», — признается Соколов и смотрит, как я удивленно таращусь на него. — Ты так угрюмо пялилась в телефон, я хотел подойти, но потом тебе позвонили.

— Да… я… — раздумываю стоит ли рассказать ему правду, но поскольку он открыто говорит со мной сегодня, то и я решаю ответить ему тем же. — Переживаю что-то типа небольшого кризиса экзистенциальности… внутри коллектива.

Он присвистывает.

Мы переходим к другому тренажеру и все повторяется: Леша настраивает его, показывает, что и как делать — а я работаю.

— Значит, ты не можешь найти свое место среди элитных критиков? Почему я не удивлен.

— Ты погуглил «Цензоров»?

— Еще бы, ты ведь так рьяно тащишь мой еще недоделанный комикс в их лапы! К тому же, я отлично знаю Полину и ее страсть чихвостить все, что попадает в ее поле зрения.

— Твои таланты она, напротив, нахваливала! — и бормочу себе под нос, добавляя: — Особенно, художественные…

Я никак не могу понять на кой черт вспомнила о том, как она хвасталась, что Соколов рисовал ее голой.

Леша хмурит лоб, конечно же услышав мои слова.

— Если бы я тебя не знал, то подумал бы, что ты ревнуешь.

Я строю равнодушную мину и смотрю на него. Получается как-то не очень убедительно, учитывая, что я лежу на тренажере, а он стоит, нависая сверху. Я пыхчу и кряхчу от усердия, качая мышцы рук, но упрямо молчу. Леша скалится, как гиена, что раздражает меня все больше и больше. Смотрю на него и завожусь от злости.

— Во-о-от, это уже та самая Ермакова, которую я знаю! С возвращением!

— Зачем ты это делаешь?

— А что я делаю?

— Бесишь меня!

Он придерживает штангу, убирает ее в сторону и помогает мне встать. Его улыбка такая заразительная, что я не сдерживаюсь и отзеркаливаю ее.

— Я вызываю в тебе эмоции. Это хорошо.

— Ну, так они же негативные!

— Это пока…

— Ты невыносим! — закатываю глаза и отворачиваюсь.

— Так что за кризис? Ты мне собираешься рассказывать?

Он подводит меня к тренажеру для пресса и я не представляю как говорить и одновременно делать упражнение. Стою в замешательстве.

— Ты поняла, что не хочешь сочинять гадости о писателях? Или что-то типа того?

— Ты прав, не хочу. Но, если честно, меня парит то, что я не могу сказать об этом. Равно как и отстоять свои права, да и просто сказать "нет”.

Опускаю голову, умоляя свой дурацкий организм не начать плакать.

— Ты не можешь отказать? Ты?! В жизни не поверю! Я твое “нет” не только постоянно слышу, но и вижу в каждом жесте и в каждом взгляде…

Соколов касается моего подбородка кончиками пальцев, заставляя меня посмотреть ему в глаза. Меня пробирает до мурашек от этого невинного прикосновения. Понятия не имею, что он увидел во мне, но веселье в его глазах медленно потухает и зарождается что-то другое. Что-то, от чего по всему моему телу разливается тепло.

— …за исключением этого момента, — тихо шепчет он.

Зрачки его карих глаз расширяются, становятся огромными, почти без радужки. Готова поклясться, что и мои предательские глаза отражают его взгляд. Я боюсь, что он увидит это и моргаю.

Соколов отпускает мое лицо и с громким вздохом отходит на шаг.

— Продолжаем, — говорит он, прочистив горло и чересчур широко улыбается. — Больше никаких эротических пауз!

— Пф!

***

Полтора часа мы обходим почти все тренажеры в зале, пока у меня не опускается внутренний рубильник и я со стоном бессилия падаю на мат.

— Растяжка пятнадцать минут и закругляемся, — звучит голос моего тренера над головой.

— Одиннадцать часов, Соколов! Ты меня убить хочешь? — я не шевелюсь и говорю, уткнувшись лицом в мат.

— Зато наверстали упущенное.

— Я завтра не смогу дышать!

— Сможешь. Но это не точно.

Показываю ему средний палец, а он хохочет.

— С тебя классическая растяжка, Ермакова, — он подбрасывает ключи от зала в руке. — Встречаемся у выхода. — И с усмешкой добавляет. — Можешь не торопиться. Я в душ заскочу. Этот твой хвостик меня сегодня окончательно добил…

— Иди ты, Соколов!

Я слушаю его удаляющийся смех и не спеша поднимаюсь, боясь свалиться от усталости.

***

Мы садимся в машину и одновременно захлопываем двери. Соколов настраивает мультимедиа и небрежно бросает связку ключей в подстаканник между нашими креслами.