Осколки тебя - Энн Малком Страница 27

Я стиснула зубы. Слова прозвучали не как вопрос, скорее как предположение. Он знал, что я городская. Понял это по моей дорогой машине и неспособности держать себя в руках в лесу. Вполне логично что он предположил, что я не знаю, как развести огонь.

Вместо того, чтобы ответить, я направилась к камину, осторожно и неуклюже, не прося о помощи. Сент просто наблюдал, как я с трудом присела, закинула в камин сначала два полена, потом хворост и еще парочку поленьев. Затем как я чиркнула спичкой и подожгла кусок газеты, чтобы разжечь хворост. Я двигалась медленно, но уверенно. Не торопясь, потому что затерялась в воспоминаниях. В ностальгии. Нечасто фрагменты моего прошлого укладывались во что-то вкусное, во что-то комфортное.

Он меня успокаивал. Огонь. Его способность создавать тепло, жизнь, и то, что он так же мог сжечь все дотла, уничтожить все на своем пути.

Как только дрова разгорелись, я слегка откинулась назад, слишком гордая собой, чтобы повернуть голову и встретиться взглядом с Сентом. Мужчина не шевельнулся, не издал одобрительного возгласа. В комнате висела зияющая тишина, которую не мог заполнить даже огонь.

Затем раздались тяжелые шаги по паркету.

Тепло, способное исходить только от мужчины, ударило мне в спину. Мой позвоночник напрягся. Я не пошевелилась.

— У тебя нет оправдания тому, чтобы сидеть здесь в темноте и холоде, — прохрипел он. — Я снабжаю тебя дровами, а ты поддерживаешь огонь.

И, как будто его слова не являлись совершенной нелепицей, произнесенной на ухо, он ушел. Дверь закрылась, сохраняя тепло внутри, но выпуская его тепло наружу.

И я осталась следить за огнем до конца ночи. Кормить его.

ГЛАВА 8

«Я нашел ее случайно. Обычно я не искал их в маленьких городках. Там их легко было не заметить. Слишком много переменных. Например, любопытные соседи. Но у нее не было соседей. На многие мили вокруг. Никто не услышит ее криков»

Неделю спустя

Сент был верен своей клятве.

Мои запасы дров пополнялись как по волшебству. Больше не было ночных встреч. Даже мимолетных взглядов. Только куча дров, которая никогда не уменьшалась несмотря на то, что я постоянно их использовала. Несмотря на все усилия и боль, я поддерживала огонь, не давая холоду проникать в дом.

Кэти сдержала обещание и выписала мне рецепт на лекарства.

Марго была достаточно любезна, чтобы забрать их для меня вместе с кое-какими припасами. В основном это были вино и виски, а также кое-какая еда. Она знала, что я мало ем, и вместо того, чтобы твердить: «ты худая как щепка, нужно лучше питаться» или что-то подобное, что могла бы сказать женщина ее возраста и характера, Марго молчала. Не давила на меня, как будто чувствовала мрачность моего настроения. И она, похоже, не обиделась, когда я даже не поблагодарила ее за усилия, время и затраты на все это.

Я хотела поблагодарить ее. Что-то во мне отчаянно хотело сказать ей «спасибо». Улыбнуться. Может быть, даже обнять ее. Как, несомненно, поступила бы та женщина, которая когда-то жила в этом доме. Но она — не я. Я так не умела. Вместо этого я протянула Марго пачку купюр, от которых она даже не попыталась отмахнуться. И за то, что приняла ее, женщина понравилась мне еще больше. Марго не цеплялась за фальшивую доброту, не утверждала, что ей не нужны деньги и что она помогает мне по доброте душевной. Я не знала ее финансового положения, но могла гарантировать, что мое было лучше. Если только она не была какой-нибудь эклектичной миллионершей, что было бы неинтересно. Богата или нет, но Марго взяла деньги, за что получила мою версию благодарности — улыбку.

Кэти периодически писала смс, чтобы рассказать мне об опасностях, связанных с приемом слишком большого количества обезболивающих и смешиванием их с алкоголем. Я, конечно же, игнорировала ее предупреждения. Для меня единственный способ принимать обезболивающие — это запивать их виски. Особенно, когда я не написала ни слова с той ночи. Мне часто снились кошмары, так что проблема была не в этом. Во всем был виноват ОН. Его отсутствие. Он был моей историей. Он носил с собой необходимый мне ужас и ад.

Это расстраивало меня и приводило в бешенство.

Сент стал моей гребаной музой.

А я не верила в муз. В людей, способных контролировать жизненную силу художника. Его способность творить. Я считала это чушью, придуманной мужчинами как очередной способ контролировать женщину, навешивая на нее ярлык музы и объективируя ее.

Конечно, люди вдохновляли меня. Их недостатки, изъяны, их порочность. Я собирала все это и смешивала с собственными кошмарами, создавая историю. Но я могла написать книгу и без них, если бы глубоко погрузилась в свою психику. Во мне было более чем достаточно разврата.

Я сама была ответственна за свои книги. За списки, в которые попала. За деньги, которые заработала и за награды, которые получила. Никто другой не имел ко всему этому отношения. Написание книги было самым жестоким, болезненным и трудным делом, которое мне когда-либо приходилось делать. Я проделывала эту работу восемнадцать долбаных раз и планирую повторить еще раз пятьдесят, прежде чем умру. Если, конечно, не умру молодой, как была уверена с тех пор, как себя помню.

Несмотря на то, что каждая книга практически убивала меня, я выживала, потому что она принадлежала только мне. Я создавала ее, никогда не полагаясь на кого-то еще.

И вот я здесь, чахну над книгой, которую не могу написать без него.

Без моего Сента.

Моего демона.

Моего дьявола.

~ ~ ~

Через неделю я избавилась от костылей. Ходьба все еще причиняла мучения, но я была согласна терпеть боль, если она приносит мне независимость. Честно говоря, мне нравилась боль. Достаточно сильно, чтобы спустить обезболивающее в унитаз и довольствоваться только вином и виски. Я хотела чувствовать ее настолько, чтобы она подпитывала меня, выпивка же в свою очередь отупляла меня настолько, чтобы я могла функционировать.

Функционировать сегодня — означало зайти в бар сразу после часа дня. Мой способ отвлечься от желания проехаться по дорогам вокруг моего участка, чтобы найти дом Сента.

Нет.

Я буду писать по старинке. Напившись. Поглядывая на интересного, если не сказать очаровательного, бармена, у которого была своя история.

Когда я вошла, он читал мою книгу «Мертвые голуби», прислонившись к стойке и