Бывшие. Жена для чемпиона (СИ) - Ковалева Анна Страница 26

У нее были те же светлые локоны и глаза цвета чистого июньского неба. И та же очаровательная улыбка с небольшими ямочками на щечках.

Девочка возилась со своим замком, а потом внезапно повернула голову и … Сорвалась с места и кинулась навстречу кому-то мне невидимому.

Наверное, к своему отцу.

Глядя на бегущую кроху, несущуюся вперед с распростертыми объятиями, на доли секунды я представил, что мог бы быть ее отцом.

Мог бы, но уже не стану. Потому что сам проебал свою семью.

Отца девочки, кстати, я так и не увидел. Проснулся раньше. Проснулся с жутким ощущением горечи, тоски и неизбывной потери.

И как я ни убеждал себя, что это лишь сон, на душе все равно было паршиво. Ведь рано или поздно, но Маша все же выйдет замуж и родит прелестную дочурку…

А я, похоже, останусь не у дел… И без жены, и, вероятнее всего, без карьеры.

Не это ли называется эффектом бумеранга?

Глава 23

Следующие месяцы стали для меня по-настоящему адскими.

Несколько операций на колене, жизнь на обезболивающих препаратах, изнуряющие болезненные процедуры и каждодневная борьба за возможность вернуться к нормальной жизни и большому спорту.

Все это время я был эмоционально нестабилен. Меня швыряло от состояния беспросветного отчаяния и черной безнадеги до резкого душевного подъема по нескольку раз за сутки.

В результате чего к концу дня я чувствовал себя полностью опустошенным и неспособным ни на что.

Хотелось просто заснуть и тихо сдохнуть, чтобы не мучиться, но я все еще находил в себе силы цепляться за жизнь.

Как я говорил Витьку, надежда умирает последней. Вот и во мне она жила, помогая двигаться дальше.

Чтобы поддерживать в себе моральный дух, я читал истории спортсменов, которые смогли преодолеть себя, свои проблемы со здоровьем и вернуться в спорт.

А таких примеров было немало. Тот же Валерий Борисович, например, которому в детстве ставили несовместимый со спортом диагноз.

Только настойчивость отца, несмотря на показания врачей, поставившего сына на коньки, помогла появиться будущей звезде хоккея.

Или тот именитый фигурист, которому после перенесенной пневмонии ампутировали обе ступни и кисть руки.

Вот и я старался не вешать нос. Пытался делать всё от меня зависящее, чтобы встать на ноги и вернуться в форму.

Занимался самовнушением и даже делал упражнения, прописанные психологом. Достал из архива наши с Машкой фотографии и рассматривал их в свободное время, пытаясь представить, что бы она мне сказала, если бы была сейчас рядом.

Уж точно не одобрила бы упаднический настрой.

Как ни странно, но эти мысленные диалоги с женой мне очень помогали настроиться на предстоящий тяжелый день.

А еще были ночи. Маруська снилась мне постоянно, и в этих снах говорила мне всё то, что я придумывал наяву.

Особенно в память мне врезались сны, где она каталась на льду и звала меня за собой.

Машка хорошо каталась на коньках, мы раньше в свободное время выбирались на каток вдвоем, получая от совместного катания неимоверное удовольствие.

Смеялись, дурачились, резвились.

Маруська, увлекшись, сильно перебирала со скоростью и периодически падала на задницу, а я поднимал и отряхивал жену. Проверял, чтобы она ничего себе не отшибла.

Но в моих снах было по-другому. Она каталась так, как катаются профессиональные фигуристки.

Быстро. Уверенно. Эстетично.

Делала прыжки, ласточку, прокаты… А потом эффектно останавливалась посередине арены, поднимала руку и манила к себе.

И я рвался к ней. Шел медленными, неуверенными шагами, приближался к заветной цели, но так и не доходил до льда.

Каждый гребаный раз я просыпался, не дойдя всего лишь пары шагов до выхода на площадку.

А в одном из снов я неожиданно снова увидел рядом с ней ту самую светловолосую малышку. Удивительно, но девочка тоже прекрасно каталась.

Не просто перебирала ножками, сохраняя равновесие, а буквально парила на льду, будто была рождена для него.

И Машка абсолютно спокойно скользила вслед за ней, не боясь, что дочь упадет.

Я даже забыл о своих попытках выйти на лед. Просто стоял и смотрел на них двоих, ощущая странное щемящее чувство в груди.

А утром, впервые за долгие месяцы, проснулся в хорошем настроении.

***

Всё это время рядом со мной находилась мама. В отличие от отца, который ограничивался лишь короткими вопросами о состоянии моего здоровья и постоянными нотациями, мама поддерживала меня и физически, и эмоционально.

Она кормила меня с ложечки, поила, пока я не мог двигать руками. Потом помогала вместе с медсестрой пересаживаться в инвалидное кресло.

Отвозила в небольшой зимний сад, расположенный при больнице, вывозила на прогулки на улицу.

Мы много с ней разговаривали. Наверное, впервые так много за долгие двадцать лет.

О ее работе финансовым директором в компании мужа, о том, что моя сестра Хельга планирует поступать в театральный, а брат Николас профессионально занимается футболом и, о сюрприз, мечтает попасть в Мюнхенскую Баварию и стать чемпионом.

Все эти годы я ведь жил как за прочной каменной стеной, не интересуясь своими братом и сестрой.

Я знал только их имена, а от остального отгораживался. Детские обиды и ревность продолжали мучить меня, и я не желал знать ничего о тех детях, которые стали моей маме дороже меня.

Я не хотел видеть их, разговаривать с ними и изводить себя мыслями на тему чем я хуже?

А тут мне захотелось узнать о них побольше, и я с удовольствием слушал мамины рассказы.

Даже фотографии попросил показать.

Улыбнулся, глядя на двух светловолосых подростков с ярко-голубыми глазами. Как две капли воды похожих на своего отца.

Оба уже были почти взрослыми. Хельге исполнилось пятнадцать, Нику одиннадцать.

— Почему ты со мной, а не со своей семьей? — спросил я, вернув ей телефон.

— Сеня, — мама тяжело вздохнула. — Ты тоже моя семья. Ты мой сын, первенец, моя плоть и кровь. Это тебя я рожала в муках больше суток. И я люблю тебя. Как я могу бросить родного сына в беде? Когда тебе так нужна помощь? С Олей и Ником же все замечательно. Герман о них прекрасно заботится. Они всё понимают и желают тебе поскорее поправиться. А еще они очень хотят с тобой познакомиться.

— Ты рассказывала им обо мне? — удивленно вздернул я бровь.

— Конечно. И рассказывала, и фотографии твои показывала. Они о тебе знают всё. Почему, ты думаешь, Ник хочет стать чемпионом? Берет пример с тебя. Мы смотрели с ним твои игры. Особенно на олимпиаде. Он был в полном восторге. У него и футболки имеются с твоими номерами. Я заказывала через интернет.

Я прикрыл глаза и помотал головой. Задумался. Что-то очень сильно не сходилось в мамином рассказе с реальностью.

— Мам, если ты так меня любишь, как говоришь, то почему бросила? — несмотря на все усилия, в словах моих звучала неизбывная горечь, хранившаяся в душе долгие годы. — Почему я видел тебя только два раза в год? Неужели большего внимания я не заслужил?

Мама побледнела, как-то резко осунулась вся. А потом подошла к окну и уставилась на больничный парк.

Обхватила себя руками, словно пыталась совладать со своими нервами.

— Знаешь, Сеня, ты уже мужчина, а не мальчик. И пора тебе узнать правду. Я и так слишком долго ее хранила.

— О чем ты говоришь? — нахмурился я.

Мама на минутку замолчала, а потом развернулась и посмотрела мне прямо в глаза, ошарашив внезапным признанием.

— Я не бросала тебя, сынок. Даже в мыслях не было. Твой отец забрал тебя у меня, добившись через суд единоличной опеки. И встречи с тобой два раз в год — это всё, что я смогла выторговать у Петра. Я посчитала, что это лучше, чем вообще ничего…

Глава 24

— Ты сейчас серьезно? — признание матери, если честно, стало для меня настоящим ударом под дых.

— А разве такими вещами шутят? — мама устало опустилась в кресло. Смахнула навернувшиеся на глаза слезы. — Разлука с тобой — самая большая боль в моей жизни. Добровольно я бы от тебя ни за что не отказалась.