Анри Труаия - Снег в трауре Страница 24

Глава 9

Когда он миновал ледник, трудный участок пути остался позади. Обледенелая тропа отрывалась от морены и вилась среди обломков скал, уютно закутанных в толстый слой снега. Перед ним, в сумерках, насколько хватало глаз, расстилалось спящее царство; снежная простыня покрывала округлые формы земли. Внезапно сгустившаяся мгла стирала расстояния, скрывала преграды, гасила последние отблески дня. Ветер стих. Приближалась ночь. Исай шел, не помня себя от усталости. Он взял женщину на руки, чтобы согреть ее, прижал к груди невесомое тело, а она даже не пошевелилась, не проронила ни слова. Иногда он наклонялся к ней и тогда видел слегка откинутую голову в обрамлении сбившегося в клочья меха, непроницаемое спящее лицо. Она доверилась ему, как ягненок, слишком слабый, чтобы самому преодолеть весь путь. Ему представилось, что он отвел овец в овчарню. А один ягненок заблудился в горах. Он поднялся за ним, и теперь они возвращаются домой. Все так просто.

– Скоро мы будем дома. Там тепло. Я разведу огонь... Закрою дверь... Мунетта уже ждет нас...

Он ступал тяжело. Каждый шаг ударами молотка отдавался в ушах. Он не чувствовал холода. Руки и ноги онемели, содранное в кровь лицо саднило. Он шел прямо перед собой и думал о том, как бы не упасть. «Ягненок с шелковистым руном! Да нет же, это не ягненок, это – индианка. Индианка легкая, как ягненок».

– Я принял вас за ягненка, – сказал он.

Ему трудно было говорить. Во рту пересохло.

– Я принял вас за ягненка. Это ничего. Я покажу вам наши места. Вам понравится у нас. Конечно, здесь нет слонов, как в Индии... Здесь водятся сурки, галки, тетерева...

Однажды Марселен подстрелил тетеря... Вы не знаете Марселена? Он был мне хорошим братом... Другом... Благодаря мне он появился на свет. Я принял его вот этими руками.

Я вырастил его... Потом он умер... Теперь я живу один... На хуторе. А вы из Калькутты?

Калькутта! Калькутта! Дворцы, слоны, заклинатели змей...

Исай споткнулся и остановился. Слезы застилали глаза. Он не мог больше идти. Ноги не слушались его. Смешались земля и небо, слились призрачные виденья. Скрестились тени. Забыть все и заснуть. Он снова вглядывался в густую серую мглу, которую ветер трепал в тишине. И вдруг где-то вдали мелькнул огонек. Долина. Первые дома. Они еще далеко, но уже ясно различимы. Исай крепко сжал женщину в объятиях, чтобы разделить с ней пробудившуюся надежду. Он склонил голову так, что его дыхание коснулось этого маленького, бесценного существа, свернувшегося клубком в его теплых сильных руках. Ухо незнакомки смотрелось, как раковина, между прядей черных, припорошенных снегом волос.

– Мы уже совсем близко, – сказал он ей.

Ему показалось, что женщина улыбнулась.

Губы растянулись. Глаза были полуприкрыты. Она уже не дышала. Только улыбалась ему. Его охватила волна радости. Каждая клеточка пела. Душа ликовала. Он двинулся в путь, расправив плечи, подняв голову, неся на руках неподвижное тело женщины, имени которой он не знал.

Склон шел неровными уступами в край людей. Исай спускался, поднимался, полз из последних сил, спускался вновь, обходил бугры, вздувшиеся, как молочные пузыри, брел напрямик по лунному полю, пробирался среди побеленных валунов. Огоньки деревни исчезли. Ветер резал по лицу, как лезвие бритвы. Ноги подгибались при каждом шаге. Он уже не шел, а тяжело переваливался с ноги на ногу. Вокруг – только лед и камень. Ничего живого не встречалось еще на пути. Потом показались низкорослые кустики, раскиданные то тут, то там, как окаменевшие морские губки. В сумраке шумел водопад. Рощица седых от снега лиственниц робко выросла из мрака. Порой ветка, скинув свою белую ношу, пружинисто прыгала вверх и долго раскачивалась, расправляя иголки. Исай снял снегоступы. За лесом, в лощине, снова появилась россыпь неподвижных огоньков. Исай не пошел по дороге, а свернул на тропинку, которая уводила к церкви и оттуда направлялась прямо к хутору Луна выглянула из-за туч. Он шел под гору, прямо на эту сахарную голову, падая с ног от усталости, спотыкаясь на ухабах. Голова женщины качалась на его плече.

– Ну, вот. Уже пришли! – сказал он задохнувшись. – Это церковь, а там и кладбище... Все мои близкие похоронены в этой земле. Тут и Марселен. Здесь есть место и для меня...

В конце спуска он остановился и отдышался. Деревенские дома под белыми пушистыми крышами, с желтыми, словно из вощеной бумаги, окнами сонно теснились друг к другу. В небо косо поднимался дым. Прозвонил колокол. Собака Мари Лавалу залилась громким хриплым лаем. Исай вздрогнул, точно застигнутый врасплох, повернулся спиной к этим спокойным, благополучным жилищам и, прихрамывая, побрел на хутор.

– Вот здесь я и живу... Сейчас вы сами все увидите...

Черные пустые развалюхи согнулись в три погибели под тяжелым слоем снега. Ветер пролезал внутрь сквозь уродливые щели. Тени от домов преграждали ему путь. Исай крепко сжимал незнакомку в объятиях, оберегая от невидимого похитителя. Возвратившись в родные места, он испытал беспокойство и тревогу, причину которых сам не смог бы объяснить. Вдруг он ощутил рядом с собой присутствие мужчин со всей округи.

Они с незнакомкой были уже не одни. Он хотел скрыть ее от чужих похотливых глаз.

– Идем скорее. Нас никто не должен видеть...

Порог дома засыпало снегом. Ногой он расчистил снежный занос и толкнул дверь.

Из темноты пахнуло дымом и кислым молоком. Он вошел в неосвещенную комнату.

Тикание будильника долетело до его слуха.

– Ну вот мы и дома.

Глава 10

Он положил ее на кровать, снял с нее меховые шубы. Потом зажег керосиновую лампу.

Пламя разгорелось под стеклянным колпаком. Она лежала на спине в своем разорванном, испачканном белом одеянии и, казалось, радовалась покою. Фиолетовое покрывало плотно облегало плечи. Серебряные браслеты отливали тысячей слепящих огоньков. Талия была перехвачена золотым поясом.

– Если бы я знал раньше, я бы прибрал получше комнату.

Исай падал от усталости и все никак не мог поверить, что он цел и невредим и у него снова крыша над головой. Он не знал, куда деть обмякшие без привычной ноши руки. На щеках таял иней и вместе со слезами радости тек по лицу. Он сбросил ломкие, хрустящие от мороза варежки, перчатки, капюшон. От одежды шел густой пар. Над кроватью светилась картинка в раме: «Непорочное Сердце Христа».

Исай перекрестился и сказал:

– Благодарю, Господи, что Ты не оставил меня.

Женщина не шевелилась, не стонала. На запрокинутом лице проступила чистая, восковая бледность. Ночные тени запутались в волосах. Золотая сережка сидела, как мушка, на тонком крыле носа. Уже не видно было раны, через которую улетела ее душа. Исай знал, что индианка умерла. Но какое это могло иметь значение? Для него она не была такой, как все. Она остановилась на полпути между мечтой и реальностью, ей не нужно было дышать, говорить, быть живой для того, чтобы хозяйкой войти в этот дом.